Глава XIV - НОЧЬ С 5 НА 6 ОКТЯБРЯ
Вымарано:
Великий князь имел все основания не доверять Ивану Огареву, несмотря на то, что не имел прямых доказательств злоумышления: он бы не слишком был удивлён, узнав, что его собеседник после предложения союза продолжал готовить штурм Иркутска. Этот человек - и стоящие за ним деятели грандиозного заговора - продолжали проводить в жизнь оба плана приобретения Сибири. Лишь в самый последний момент они бы сочли нужным вручить победу брату русского царя или бухарскому эмиру: тем вернее они бы привязали невольного победителя к своей интриге.
Окончание вымаранного фрагмента
План Ивана Огарева был составлен с особой тщательностью и, не случись чего-либо невероятного, обещал полный успех.
Главное — чтобы ворота Большой улицы, когда наступит момент их открыть, были свободны.
Вот почему было необходимо, чтобы внимание осажденных целиком захватил какой-нибудь другой объект города.
Для этого с эмиром был согласован отвлекающий маневр.
Этот маневр намечалось предпринять со стороны иркутского предместья на правом берегу реки, выше и ниже по течению.
Наступление на оба эти пункта должно было вестись с полной серьезностью и в то же самое время предполагалось разыграть мнимую попытку перехода через Ангару с левого берега.
В этом случае ворота Большой улицы были бы скорее всего оставлены без охраны, тем более что чуть оттянутые отсюда назад татарские аванпосты могли показаться вообще снятыми.
Было 5 октября.
Менее чем через сутки столица Восточной Сибири должна была перейти в руки эмира, а Великий князь — оказаться во власти Ивана Огарева.
Весь этот день в лагере на Ангаре совершались непривычные передвижения.
Из окон дворца и других правобережных домов было отчетливо видно, как на противоположном откосе ведутся какие-то важные приготовления.
К лагерю стекались многочисленные татарские тартарские отряды, с каждым часом усиливая армию эмира все новыми подкреплениями.
В этом и заключалась подготовка к условленному отвлекающему маневру, и велась она с подчеркнутой откровенностью.
Впрочем, Иван Огарев вовсе и не скрывал от Великого князя, что опасность нападения с этой стороны не исключается.
Ему известно, — говорил он, — что татары тартары собираются пойти на штурм выше и ниже города, и он посоветовал бы Великому князю укрепить оба эти пункта, которым угрожала непосредственная опасность. Поскольку наблюдавшиеся приготовления подтверждали точку зрения Ивана Огарева, осажденным следовало принять незамедлительные меры.
И после состоявшегося во дворце военного совета были отданы распоряжения сосредоточить силы обороны на правом берегу Ангары и на двух городских окраинах, где земляная насыпь упиралась прямо в реку.
Именно этого и хотел Иван Огарев.
Разумеется, он не рассчитывал, что ворота Большой улицы останутся вовсе без защитников, но число их заведомо свелось бы к минимуму.
К тому же Огарев собирался придать отвлекающему маневру такой размах, что Великий князь был бы вынужден выставить против него все наличные силы.
Мощной поддержкой выполнения этих планов должно было стать некое исключительно важное, задуманное Иваном Огаревым предприятие. Даже если бы Иркутск и не подвергся атакам по правому берегу в местах, удаленных от Большой улицы, одного этого события оказалось бы достаточно, чтобы отвлечь все силы защитников туда, куда нужно было Ивану Огареву. Он замыслил вызвать страшное стихийное бедствие. Все шансы были, таким образом, в пользу того, что ворота, оставшиеся к назначенному часу без защитников, будут открыты тем тысячам татар тартар , которые пока что выжидали, укрывшись в густых лесах на востоке.
Весь день гарнизон и население Иркутска держались настороже.
Были приняты все меры, чтобы отразить неизбежное, по словам Огарева, нападение на те пункты, которые до сих пор не вызывали опасений.
Великий князь и генерал Воронцов навестили усиленные по их приказу посты.
Ударный батальон Василия Федорова занимал северную часть города, но с условием переброски туда, где опасность окажется наиболее серьезной.
На правом берегу сосредоточили весь тот минимум артиллерии, которым располагал гарнизон.
После быстрого принятия всех этих мер по столь своевременным рекомендациям Ивана Огарева можно было надеяться, что готовящийся приступ не достигнет цели.
И татары тартары, на время обескураженные, наверняка должны будут на несколько дней отложить попытку нового штурма.
А тем временем подойдут русские войска, которые с часу на час ожидал Великий князь.
В общем, спасение или потеря Иркутска висели на волоске.
В этот день солнце, взошедшее в шесть часов двадцать минут, заходило в семнадцать часов сорок минут, за одиннадцать часов прочертив свой дневной путь над горизонтом.
Еще часа два должен был тянуться спор сумерек с ночью.
После чего на землю, над которой нависли тяжелые облака, опустится густая тьма, а значит, луне уже не суждено появиться.
Непроглядная тьма как нельзя более благоприятствовала замыслам Ивана Огарева.
Уже несколько дней жуткий холод предвещал наступление сибирских морозов, и в этот вечер они с особой силой дали о себе знать.
Солдаты, охранявшие посты на правом берегу Ангары, чтобы не выдать себя, не разводили костров.
И жестоко страдали от резкого понижения температуры.
Внизу в нескольких шагах под ними, плыли по течению льдины.
Весь этот день можно было видеть, как они, целыми грядами напирая друг на друга, быстро проносились меж двух берегов.
Это обстоятельство, отмеченное Великим князем и его советниками, было сочтено счастливым.
И в самом деле, если бы русло Ангары оказалось запружено льдами, то переправа на другой берег стала бы невозможной.
Татары не смогли бы воспользоваться ни плотами, ни лодками.
А перейти реку по льдинам, даже скованным морозом, казалось немыслимым.
Только что смерзшемуся ледовому полю не выдержать колонну идущих на штурм.
Казалось бы, раз это обстоятельство играло на руку защитникам Иркутска, Иван Огарев должен был о нем сожалеть.
Но ничего подобного!
Ведь предателю было хорошо известно, что татары тартары и не собираются переходить Ангару и что, по крайней мере с этой стороны, такая попытка была заведомым притворством.
И все же к десяти часам вечера состояние реки ощутимо изменилось, к крайнему изумлению иркутян, и теперь уже не в их пользу.
Переход через реку, до сих пор нереальный, внезапно стал возможен.
Русло Ангары очистилось.
Льдины, которые все эти дни дрейфовали в несметном количестве, ниже по реке исчезли, и на всем пространстве меж берегами их оставалось едва ли пять-шесть штук. Они и формой своей не походили на те, что образуются в обычных условиях, под воздействием крепчающих морозов. Это были просто куски льда, оторвавшиеся от какого-то ледового поля, и их четко обрезанные края уже не торчали бугристыми валами.
Русские офицеры, отметившие изменение в состоянии реки, тотчас дали знать об этом Великому князю.
Впрочем, оно вполне объяснялось тем, что у какого-то сужения Ангары льды, скопившись, образовали затор.
Читатель помнит, что так оно и было.
Теперь переход через Ангару для осаждающих был открыт.
И русским приходилось усилить бдительность.
До полуночи ничего особого не случилось.
На восточной стороне, за воротами Большой улицы, стояла мертвая тишина.
В лесных массивах, сливавшихся на горизонте с низко нависшими тучами, не было видно ни огонька.
В лагере за Ангарой чувствовалась суета, о чем свидетельствовало частое перемещение огней.
В одной версте вверх и вниз от моста, где откос спускался к самому берегу реки, слышался глухой шум, означавший, что татары были наготове и только ожидали какого-то сигнала.
Прошел еще час.
Ничего нового.
На колокольне иркутского собора вот-вот должно было пробить два часа утра, но осаждающие ни одним движением не выдали пока своих враждебных намерений.
Великий князь и его окружение задавались вопросом, не ввели ли их в заблуждение и действительно ли в планы татар тартар входила попытка застать город врасплох.
Предыдущие ночи далеко не были столь спокойными. Тогда со стороны передовых постов слышалась стрельба, небо бороздили снаряды, теперь же — ничего.
Великий князь, генерал Воронцов и их адъютанты ждали развития событий, готовые в зависимости от обстоятельств отдать соответствующий приказ.
Как известно, Ивану Огареву была предоставлена комната во дворце.
Это была весьма просторная зала, расположенная в первом этаже, с окнами, выходившими на боковую площадку.
Несколько шагов по площадке — и вы оказывались над Ангарой.
В зале царила полная темнота.
Стоя у окна, Иван Огарев ждал, когда наступит время действовать.
Сигнал мог исходить лишь от него одного.
По этому сигналу, когда большинство защитников Иркутска будет отвлечено к местам открытого нападения, он, в соответствии со своим планом, должен оставить дворец и отправиться выполнять свой коварный замысел.
И теперь, в темноте, он выжидал — как хищник, готовый броситься на добычу. Вдруг в дверь постучали.
За несколько минут до двух часов Великий князь потребовал, чтобы Строгова — а он только так мог называть Ивана Огарева — привели к нему.
Посланный адъютант подошел к комнате Строгова, дверь которой была закрыта.
Он позвал его…
Иван Огарев, замерший у окна и незаметный в темноте, отвечать не стал.
И Великому князю было доложено, что царского гонца во дворце пока нет.
Пробило два часа.
Это был момент начала отвлекающего маневра, как было условлено с татарами, занявшими позиции для штурма.
Иван Огарев открыл окно своей комнаты и направился к северному углу боковой площадки.
Под ним во тьме бежали воды Ангары, с ревом разбиваясь об опоры моста.
Огарев вынул из кармана фитиль, запалил его, поджег кусок пакли, обвалянный в пороховой пыли, и швырнул его в реку…
Это по приказу Ивана Огарева были выпущены на поверхность Ангары потоки нефти!
Выше Иркутска на правом берегу реки, между поселком Пошавском и городом, велись разработки нефтяных залежей.
Это ужасное средство и задумал употребить Иван Огарев, чтобы запалить пожар, который дойдет до Иркутска.
Для этого он захватил огромные резервуары, где хранилась эта горючая жидкость.
Стоило пробить в их стенке отверстие, чтобы нефть хлынула оттуда мощной струей.
Это и было осуществлено нынешней ночью несколькими часами раньше, и вот почему плот, на котором спускались настоящий посланец царя, Надя и беженцы, плыл по слою нефти.
Через проломы этих резервуаров объемом в миллионы кубометров нефть устремилась потоком и, сбежав вниз по естественному уклону, влилась в реку, где и, как менее плотная, всплыла на поверхность.
Вот как понимал войну Иван Огарев!
Союзник татар тартар, он действовал в их духе, но против своих же соотечественников!
Пакля достигла вод Ангары.
В тот же миг, выше и ниже по течению, вся река, словно она состояла из спирта, вспыхнула со скоростью электрического разряда.
Между берегами неслись клубы синеватого пламени.
Над ними, все в копоти, раскручивались густые облака пара.
Захваченные огненной жидкостью проплывавшие льдины таяли как воск на плите, а испарявшаяся вода взвивалась в воздух с оглушительным свистом.
В тот же момент севернее и южнее города загремели выстрелы.
Грянули залпы расположенных за Ангарой батарей.
Несколько тысяч татар устремились на штурм земляных укреплений.
Деревянные дома на берегу запылали сразу со всех сторон.
Огромное зарево рассеяло тьму ночи.
— Наконец-то! — вскричал Иван Огарев.
И мог по праву наградить себя аплодисментами!
Придуманный им отвлекающий маневр был страшен.
Защитники Иркутска оказались зажаты между атакующими полчищами татар тартар и кошмаром пожара.
Зазвонили колокола, и вся здоровая часть населения бросилась к местам, подвергшимся штурму, и к домам, которые пожирал огонь, грозивший перекинуться на весь город.
Ворота Большой улицы остались почти без охраны. Разве что с горсткой иркутян, несших караул. И более того — по подсказке предателя и с целью объяснить свершившийся факт не его злой волей, а политической местью, — немногие эти защитники были выбраны из малочисленного батальона ссыльных.
Иван Огарев вернулся в свою комнату, ярко освещенную пламенем Ангары, взлетавшим выше балюстрады площадок. Затем направился к выходу.
Но едва он открыл дверь, как в комнату вбежала женщина в промокшей одежде, с растрепанными волосами.
— Сангарра! — воскликнул в изумлении Иван Огарев, не в состоянии вообразить себе, чтоб это могла быть иная женщина, нежели цыганка.
Но это была не Сангарра, это была Надя.
В тот момент, когда спасавшаяся на льдине девушка вскрикнула, увидев, как по Ангаре разбегается пламя, Михаил Строгов схватил ее на руки и вместе с нею погрузился в воду — искать спасения от огня в самых глубинах реки.
Читатель знает, что льдина, на которой они плыли, находилась в это время саженях в тридцати от первой набережной, в верхней части Иркутска.
Проплыв под водой, Михаил Строгов сумел выбраться с Надей на набережную.
Наконец-то он достиг своей цели.
Он был в Иркутске!
— Теперь — во дворец губернатора! — сказал он Наде.
Менее чем через десять минут оба они были уже у входа во дворец, чье каменное основание уже лизали длинные языки речного пламени, хотя до самого дворца пожар добраться не мог.
За дворцом все дома на откосе пылали.
Михаил Строгов и Надя без труда вошли во дворец, открытый для всех.
Посреди всеобщего смятения на них никто не обратил внимания, хотя одежда их промокла насквозь.
Огромную залу на первом этаже заполняло множество офицеров, прибывших за получением приказов, и толпа солдат, спешивших их выполнять.
И там, в неожиданном водовороте безумной суматохи, Михаил Строгов и девушка оказались оторваны друг от друга.
Растерявшаяся Надя бежала через низкие залы, призывая своего спутника и прося, чтобы ее провели к Великому князю.
Вдруг перед ней открылась дверь в залитую светом комнату.
Вбежав, она внезапно оказалась лицом к лицу с тем, кого видела в Ишиме, видела в Томске, — лицом к лицу с тем, чья злодейская рука собиралась через минуту выдать город врагу.
— Иван Огарев! — вырвалось у нее.
Услышав свое имя, негодяй вздрогнул.
Если его подлинное имя станет известно, все его планы обречены на провал.
Ему оставалось только одно: убить человека — кто бы он ни был, — который только что это имя произнес.
Иван Огарев набросился на Надю; но девушка, зажав в руке нож, прислонилась к стене, полная решимости защищаться.
— Иван Огарев! — еще раз крикнула Надя, уверенная, что на звук этого ненавистного имени к ней придут на помощь.
— Черт возьми! Я заставлю тебя замолчать! — взорвался предатель.
— Иван Огарев! — в третий раз вскричала бесстрашная девушка голосом, сила которого от ненависти удесятерилась.
Обезумев от ярости, Иван Огарев выхватил из-за пояса кинжал, устремился к Наде и оттеснил ее в угол комнаты.
Она поняла, что ей конец, как вдруг негодяй, приподнятый неодолимой силой, грохнулся наземь.
— Михаил! — воскликнула Надя.
Это был Михаил Строгов.
Он услышал Надин зов.
Спеша на ее голос, он добежал до комнаты Ивана Огарева и ворвался через оставшуюся открытой дверь.
— Ничего не бойся, Надя, — сказал он, вставая между ней и Иваном Огаревым.
— Ой, — воскликнула девушка, — берегись, братец!..Предатель вооружен!..И он хорошо видит!..
Вымарано:
- Наше соперничество окончено, господин капитан, Письмо царя вручено адресату. В тебе нет надобности не только как в гонце, Но ты можешь исполнить другую роль, куда как более важную.
- Я фельдъегерь, у меня не может быть иной роли.
- Ты же Михаил Строгов, заветник, последний из череды свидетелей согласия Москвы и Сибири. Ты прибыл вовремя, чтобы свидетельствовать об исчерпании старого завета и о заключении нового завета. А также - новой Сибири, с которой Москве придётся считаться, и которая обретёт множество друзей во всём мире.
- Если эта новая Сибирь начинается с тебя, то есть с предательства, то лучше ей остаться в прежнем состоянии.
- Ты отличный офицер, капитан Строгов, вот только сейчас в тебе должен заговорить политик. Ты не на поле боя. где противник ясен и стоит перед тобой в обмундировании другого цвета. Ты в центре, в котором спутаны знамёна, а ты волен выбирать строй, к которому должен примкнуть, не по присяге, а по совести. Ты сибиряк и всю жизнь ратовал за сибиряков, хотя пришлось служил в Москве. Теперь место Москвы займёт Иркутск, которому ты тоже можешь удачнее играть свою природную роль заветника - свидетеля договора народа с властью. Великий князь готов провозгласить себя вице-царём и вступить в унию с Русью, после чего Феофар-хан уйдёт восвояси.
- То, что я знаю о Великом князе, свидетельствует о лживости твоих слов: он никогда не пойдёт против единства России и не будет играть на руку её врагам!
- Ты не поверишь даже прямому приказу брата своего государя?
-Я верю только Богу и присяге!
- Тогда в тебе нет надобности. Я в Томске давал тебе шанс спастись, надеясь, что ты сделаешь правильный выбор и примкнёшь к победителям. Жаль, твоё упорство заслуживает лучшей награды, чем смерть в самом конце пути.
Окончание вымаранного фрагмента
Иван Огарев поднялся на ноги и, уверенный, что легко справится со слепым, ринулся на Михаила Строгова. Но слепой одной рукой ухватил зрячего за запястье, а другой, отстранив кинжал, снова швырнул наземь.
Побледнев от бешенства и стыда, Иван Огарев вспомнил, что он при шпаге.
Выхватив ее из ножен, он возобновил попытку. Он тоже узнал Михаила Строгова.
Слепой!
Теперь он имел дело всего-навсего со слепым!
Партия была в его пользу!
Надя, в ужасе от опасности, грозившей ее спутнику, бросилась к двери, призывая на помощь.
— Закрой дверь, Надя! — велел Михаил.— Никого не зови и предоставь действовать мне! Сегодня царскому гонцу этот негодяй не страшен! Пусть приблизится, если хватит смелости! Я жду!
Иван Огарев, весь подобравшийся как тигр, не произносил ни слова.
Он хотел бы утаить от слуха слепца звук своих шагов и даже дыхания. Хотел поразить его прежде, чем тот догадается о его приближении, и поразить наверняка. Предатель и не думал сражаться, ему нужно было убить того, чье имя он присвоил.
Исполненная ужаса и веры одновременно, Надя созерцала эту страшную сцену в состоянии непонятного восхищения.
Казалось, спокойствие Михаила передалось вдруг и ей.
Единственным оружием Строгова был его сибирский нож, он не видел своего противника, который был вооружен шпагой, — все это так. Но какой небесной милостью он словно бы возвышался над ним, и столь безмерно?
И каким образом, почти не двигаясь, всегда был обращен лицом к острию его шпаги?
Иван Огарев следил за своим странным противником с явной тревогой.
Это сверхчеловеческое спокойствие завораживало его.
Взывая к разуму, тщетно пытался он убедить себя, что в столь неравной борьбе преимущество было за ним.
От этой неподвижности слепого кровь стыла у него в жилах.
Взглядом он искал, куда поразить свою жертву… И нашел!..
Кто же удерживал его от решающего удара?
Наконец в стремительном броске он поразил Михаила Строгова шпагой прямо в грудь.
Неуловимым движением ножа слепой отвел удар.
Шпага не задела Михаила Строгова, и он, казалось, хладнокровно ждал второй атаки, даже не пытаясь ее упредить.
По лбу Ивана Огарева струился холодный пот.
Он отступил на шаг и снова сделал выпад.
Но, как и в первый раз, бросок не достиг цели.
Простое встречное движение широкого ножа — и беспомощная шпага предателя прошла мимо.
Обезумев от ужаса и злобы перед лицом этой живой статуи. Огарев полным ужаса взглядом уставился в широко открытые глаза слепого.
Глаза эти, словно читавшие в глубинах его души, хотя не видели и видеть не могли, — держали его в состоянии какого-то кошмарного гипноза.
И вдруг у Ивана Огарева вырвался крик.
Внезапное озарение пронизало его мозг.
— Он видит! — вскричал Огарев. — Он же видит!
И подобно хищнику, стремящемуся вернуться в свою пещеру, он в ужасе, шаг за шагом отступал в глубь залы.
Лишь теперь статуя ожила, слепой двинулся прямо на Ивана Огарева и, остановившись перед ним, произнес:
— Да, я вижу! Вижу шрам от кнута, которым я отметил тебя, предатель и трус! И вижу место, куда нанесу удар! Защищай же свою жизнь! Я хочу удостоить тебя поединка! Против твоей шпаги мне хватит и ножа!
Иван Огарев понял, что это конец.
Неимоверным усилием воли собрал все свое мужество и, выставив вперед шпагу, устремился на своего бесстрастного противника.
Клинки скрестились, но от удара ножа, который направляла рука сибирского охотника, шпага разлетелась на куски, и негодяй, пораженный в сердце, замертво рухнул наземь.
В этот момент дверь, которую толкнули снаружи, отворилась.
На пороге стоял Великий князь в сопровождении нескольких офицеров.
Великий князь вошел в комнату.
Увидел на полу труп того, кого считал посланцем царя.
И угрожающим тоном спросил: — Кто убил этого человека?
— Я, — ответил Михаил Строгов.
Один из офицеров приставил к его виску револьвер, готовясь выстрелить.
— Твое имя? — спросил Великий князь, прежде чем отдать приказ размозжить ему голову.
Добавлено после русской цензуры:
— Ваше Высочество, — ответил Михаил Строгов, — спросите лучше имя человека, что лежит у Ваших ног!
— Этого человека я знаю! Это слуга моего брата! Царский гонец!
— Этот человек, Ваше Высочество, не царский гонец, то Иван Огарев!
— Иван Огарев! — вскричал Великий князь.
— Да, Иван-предатель!
— Но кто же тогда ты?
Окончание фрагмента, добавленного после русской цензуры
— Михаил Строгов!
Вымарано:
- Ваше Высочество! Этот человек действительно похож на капитана Строгова, я был знаком с ним в Петербурге! - вмешался один из офицеров свиты.
Вряд ли в исхудавшем обросшем бродяге кто-то смог бы безошибочно узнать бравого столичного офицера, но свидетельство возымело своё действие, и, по крайней мере, отвело от Михаила угрозу немедленной казни.
Великий князь переводил взгляды со Строгова на Огарева, словно пытаясь найти ключ к разгадке, которая мучила его несколько дней.
Иван Огарев издал стон, что свидетельствовало о том, жизнь не покинула его.
Великий князь повелительно указал на павшего, все поняли этот жест.
- Я не палач, Ваше Высочество! - с некоторой задержкой ответил Строгов. - Он получил удар в сердце, которой бы убил медведя… но раз Бог попустил оставить его в живых, я не дерзну добить его.
- Что ж, второй раз он оказывается в моей полной власти, - ответил Великий князь, - но теперь я не знаю, в чём он виновен и могу ли я его судить. Поместить его под охрану и обеспечить уход, чтобы он предстал перед судом. А вас всех, господа, я прошу исполнить свой долг в бою!
Окончание вымаранного фрагмента
Глава XV - ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Михаил Строгов не был, никогда не был слепым.
Чисто человеческий фактор, моральный и физический одновременно, нейтрализовал действие раскаленного лезвия, которым палач эмира провел перед его глазами.
Вспомним, что в момент казни рядом, протягивая к сыну руки, стояла Марфа Строгова.
Михаил Строгов глядел на нее, как может сын глядеть на свою мать, зная, что видит ее в последний раз.
Невольные слезы, которые он из гордости тщетно пытался сдержать, волнами набегавшие от сердца на глаза, скопились под веками и, испаряясь с роговой оболочки глаз, спасли ему зрение.
Слоя пара, что образовался из этих слез и оказался между пылающим клинком и зрачками, хватило, чтобы смягчить действие жара.
Нечто подобное происходит, когда рабочий-литейщик, смочив в воде руку, безнаказанно рассекает ею струю расплавленного чугуна.
Вымарано:
К тому же палач эмира перед исполнением приговора успел получить некое указание от невзрачного человека из свиты Феофар-хана.
Правоверный мусульманин не преминул вспомнить Аллаха, во всех его гневе и милости, и подуть на левое плечо, чтобы спугнуть Иблиса. Ибо верность власть предержащим всегда вознаграждается, а неверность - карается. И кому как не палачу знать об этом…
Окончание вымаранного фрагмента
Михаил Строгов тотчас понял опасность, которая нависла бы над ним, открой он кому-нибудь свой секрет. И, с другой стороны, осознал то преимущество, которое он мог извлечь из этой ситуации для осуществления своих планов. На свободе его могли оставить, только сочтя слепым.
Значит, он должен стать слепым, слепым для всех, даже для Нади, одним словом — слепым всегда и везде, никогда ни одним движением не давая никому повода усомниться в подлинности принятой им роли.
И он решился.
Предъявляя всем доказательство своей слепоты, он должен был даже рисковать жизнью, и мы знаем, как он ею рисковал.
Правду знала только его мать, Марфа Строгова, которой он сказал об этом шепотом, когда на той же площади в Томске, склонившись над нею в темноте, покрывал ее лицо поцелуями.
Теперь понятно, что когда Иван Огарев с изощренным цинизмом поднес к его, — навсегда потухшим, как он считал, — глазам письмо императора, Михаил Строгов мог прочесть и прочел это письмо, в котором разоблачались гнусные намерения предателя.
Отсюда и та настойчивость, которую он проявлял всю вторую половину пути.
Отсюда и та непреклонная воля дойти до Иркутска и устно, от собственного лица, довести свою миссию до конца.
Он знал, что город хотят выдать врагу.
Знал, что жизнь Великого князя под угрозой!
А значит, спасение царского брата и Сибири по-прежнему в его руках.
Вся эта история была пересказана Великому князю в нескольких словах, при этом Михаил Строгов тут же поведал — и с каким волнением! — об участии, которое принимала в этих событиях Надя.
— Кто эта девушка? — спросил Великий князь.
— Дочь ссыльного Василия Федорова, — ответил Михаил Строгов.
— Дочь майора Федорова, — поправил Великий князь, — уже перестала быть дочерью ссыльного. В Иркутске нет больше ссыльных!
Надя, которая в радости оказалась менее сильной, чем в горе, упала перед Великим князем на колени; тот поднял ее одной рукой, протягивая Михаилу Строгову другую.
Час спустя Надю заключил в объятия ее отец.
Михаил Строгов, Надя и Василий Федоров были теперь вместе.
И вне себя от счастья.
Тартары и при первом, и при повторном штурме были отброшены.
Со своим немногочисленным батальоном Василий Федоров разбил первые группы атакующих, что подступили к воротам Большой улицы в расчете, что те тотчас распахнутся пред ними, и, движимый внутренним предчувствием, упорно оборонял эти ворота до конца.
Продолжая отражать татарские атаки, осажденные взяли верх и над пожаром.
После того как нефть на поверхности Ангары быстро догорела, огню, охватившему прибрежные дома, на остальные кварталы города перекинуться не дали.
Не дожидаясь рассвета, войска Феофар-хана возвратились на свои стоянки, оставив на крепостных валах немало трупов.
Среди мертвых была и цыганка Сангарра, тщетно пытавшаяся пробраться к Ивану Огареву.
Вымарано:
Над притихшим Иркутском слышался перезвон колоколов, которыми по русскому обычаю сопровождалось поминовение павших в битве, а по улицам скрипели телеги, свозя раненных в импровизированные госпитали.
Тогда Великий князь вызвал к себе Михаила Строгова. Перед этим ещё два офицера, командированные из Москвы в Восточно-Сибирское генерал-губернаторство, опознали Михаила Строгова, вспомнив о встречах с ним по службе в столицах и на Кавказе.
Срочность вызова говорила сама о себе, потому что Великому князю надлежало заниматься более насущными заботами, в частности, подготовкой к отражению нового приступа, который мог оказаться роковым для Иркутска.
Оба собеседника понимали всю важность разговора. Поэтому Михаил Строгов со всей тщательностью вспоминал всё сказанное в Новом Дворце, интонации царя и даже поведение генерала Кисова. Великого князя интересовали все детали. Единственные перерывы возникали только в моменты, когда даже железная воля гонца ослабевала, и этот человек, не спавший более суток, перенесший множество испытаний, начинал дремать с открытыми глазами. Тогда Великий князь давал своему собеседнику несколько минут отдыха, после чего мягко будил новым вопросом.
Между ними на столе лежало письмо брата-императора, утерявшее свой торжественный вид, но, благодаря преодолённым преградам, получившее особое значение. Оба собеседника уже знали его наизусть и каждое слово, даже знак препинания, были подробно и неоднократно рассмотрены.
Вопросы иссякли.
Наконец, Великий князь взял драгоценный документ и решительно бросил его в дверцу печи. Через секунду от письма остался только пепел.
Не поворачиваясь к Михаилу, он глухо произнёс:
- О том, что произошло, ты можешь доложить только императору. Он один волен осудить мой поступок, навеки сохранить в тайне или предать огласке. Я буду держать ответ перед ним, а ты единственный свидетель.
- Никто, никогда, ни при каких обстоятельствах помимо царя не должен узнать от нас двоих об этой государственной тайне - о том, что Великий князь, имея на то полномочия, отказался от предоставления Сибирскому царству равных прав с Московским. Это была моя мечта и мечта многих людей, которых я узнал и оценил в Сибири. Но я отказываюсь от неё - и надеюсь, что мой поступок рано или поздно получит прощение со стороны сибиряков.
- Свобода Сибири прекрасна, но преждевременна, пока Европейская Россия не поднимет из запустения Россию Азиатскую, и на деле, не по бумаге, сделает её равновеликой. Любое отклонение от Москвы гибельно для Сибири, пока вокруг неё кружат хищники, и Феофар-хан среди них самый безобидный. Самое ужасное я пережил не в ночном бою, а раньше, когда почувствовал себя беспомощным в сетях интриг покровителей Огарева. Они уже приготовили всё для коронации, но успели надеть на неё кандалы. Сибирь не будет царственной, но не будет и игрушкой в их жадных руках. Я знаю, насколько тягостно для этого края правление столичных временников и местных мздоимцев, но, поверь мне, под другим правлением эти беды усилятся многократно.
- Я буду молить Бога, чтобы в будущем он наставил нового правителя, дал ему разум и силу свершить подлинное утверждение Сибири как второй ипостаси России. Русь и Сибирь связаны навечно, и только вместе найдут свой путь, равноправные и свободные. Я оказался слаб для исполнения этой воли. Во многом из-за меня, из моих непродуманных до конца планов, на эту землю пришло нашествие и иные державы снова схватили страну за горло, предлагая спасение в бесчестье.
Великий князь обрёл твёрдости повернуться и встретить взгляд Михаила.
- Если сможешь. прости меня, ты напрасно рисковал своей жизнью. И ты не выполнил своё предназначение, не принёс свободу своему краю…
- Бог простит, Ваше Высочество!
- Благодарю, Строгов, на большее я не рассчитываю… Ступай! И да хранит тебя Господь!
Окончание вымаранного фрагмента
В течение двух следующих дней осаждавшие пойти на новый приступ не решались.
Узнав о гибели об исчезновении Ивана Огарева, они пали духом.
Тем не менее защитники Иркутска оставались настороже — ведь осада города продолжалась. Но вот 7 октября с первыми лучами зари на окружавших Иркутск высотах загрохотали пушки.
Это подходила армия поддержки под командованием генерала Киселева, таким способом извещая Великого князя о своем прибытии.
Татары не заставили себя долго упрашивать.
Пытать счастья в бою под городскими стенами им не захотелось, и лагерь за Ангарой незамедлительно снялся с места.
Иркутск был вызволен из окружения.
Вымарано:
Нравы азиатов делают из них грозных врагов в наступлении, в которое они устремляются со всем пылом, зато, ввиду стойкости противника, они теряют отвагу и предпочитают пережидать неуспех в стороне. Вернее сказать, что они не просто пережидают, а ищут новую возможность, постоянно пробуют наскочить с разных сторон или отыскать бреши в обороне.
Мужественные защитники столицы Восточной Сибири лишили их всех возможностей для новых попыток. С редутов вокруг города тартары находились под пристальным наблюдением, а арьергард генерала Киселева преградил им переправу на правый берег. Зыбкий ранний лёд за несколько дней достаточно окреп, чтобы выдержать вес пеших и конных воинов, отряды Феофар-хана могли бы начать правильную осаду по всему периметру - но к тому времени подошла основная колонна русских войск.
Русские по-прежнему уступали в числе тартарам, зато превосходили их в угрюмой решимости стоять насмерть на своих позициях.
Это были сибирские казаки, однополчане тех, тех, кто мужественно защищал Омскую крепость, и дал отчаянный бой под Колыванью. Они знали о судьбе своих соратников и горели желанием отомстить за все несчастья.
С ними шли крепостные батальоны регулярных войск с полевой артиллерией.
Призыв царя, переданный через генерал-губернатора, присоединил к ним волонтёров из бурят и якутов. Наполеон имел возможность ознакомиться с их сородичами из калмыков во время несчастливой компании в России, что не вызвало у французов желания продолжать это знакомство. Всадники на маленьких, юрких и мохнатых лошадках придали русскому войску необходимую манёвренность: конница Феофар-хана наконец-то получила достойных противников во время вылазок, набегов и рейдов. Тем более, что надвигающаяся зима застала бы азиатов из более южных мест совсем неподготовленными, зато буряты и якуты чувствовали бы себя как рыба в воде в сугробах и во время жуткой стужи.
Феофар-хан оказался перед выбором: идти на приступ, не считаясь с жертвами, чтобы зазимовать в городе, или же отступать, пока снег окончательно не скроет скудную осеннюю траву, главное пропитание его конницы. Исчезновение Огарева лишило его человека, который мог возбуждать в нём энергию и изыскивать новые пути к победе; бухарский эмир пал духом в мрачной Сибири.
12 октября утром с брустверов иркутских редутов часовые увидели огромных змей, вытягивающихся прочь от города: колонны тартар уходили прочь. Их след замели налетевшая метель и дымы пожарищ. Отставшие отряды мародёров ещё долго тревожили покой мирных жителей.
Решение об отходе вызвало раскол среди воинства Феофар-хана.
Его люди без колебаний устремились на юго-запад, огибая Алтайские горы, стремясь скорее достичь родных степей. Монголы и уйгуры пошли на юг, к свободному Кашгару, чтобы воспевать на досуге свой поход на земли Белого Царя.
В более сложном положении оказался корпус Огарева.
Ополченцы из сибирских старожилов отправились с повинной в Иркутск. Они надеялись на милосердие Великого князя, который понимал причины их возмущения и хотел прощением их вернуть Сибирь в мирное состояние. Угроза ссылки в Сибирь не слишком пугала сибиряков, они меняли одну тайгу на другую, одних соседних медведей - на других, а то, что они оказывались подальше от начальства и России, так то они считали для себя благом.
Михаил Строгов вместе с выборными из них встал на колени перед соборным храмом и стоял так до тех пор, пока Великий князь не поднял их всех со слезами на глазах, и пообещал быть поручителем за них перед своим братом, царём-батюшкой.
А бравые польские легионеры отправились маршем к Кяхте: их участие в возмущении основывалось на желание прорваться в Китай, а через него - в Европу или Америку, так что неудача под Иркутском не стала для них роковой. Киселев не преследовал их, имея перед собой гораздо более серьёзного противника в лице Феофар-хана, и китайцы не посмели преградить путь нескольким полкам европейской выучки. Благодаря ходатайствам европейских послов, путь мужественных поляков по Китаю не сопровождался утеснениями китайских властей, и в следующем году они достигли южных портов, откуда были вывезены в цивилизованные страны.
Окончание вымаранного фрагмента
Вместе с первыми русскими солдатами вошли в город и два друга Михаила Строгова — неразлучные Блаунт и Жоливэ.
Дойдя по ледовой плотине до правого берега Ангары, они, как и остальные беженцы, успели выбраться на берег до того, как пламя Ангары охватило плот.
Что в записной книжке Альсида Жоливэ было отмечено следующим образом:
«Чуть-чуть не уподобились лимону в чашке пунша!»
Велика была их радость вновь увидеть Надю и Михаила Строгова здоровыми и невредимыми, особенно когда они узнали, что их отважный друг не слепой.
Что подвигло Гарри Блаунта отразить этот факт в такой форме:
«Чтоб поразить чувствительность зрительного нерва, порой и раскаленного железа недостаточно. Внести поправку!»
После чего оба журналиста, удобно устроившись в Иркутске, занялись приведением в порядок своих путевых впечатлений.
И вот в Лондон и Париж были отправлены две интересные хроникальные статьи на темы татарского нашествия, причем — явление небывалое — статьи эти почти ни в чем не противоречили друг другу, разве что в мелочах.
Вымарано:
По приказу Великого князя обоих корреспондентов привели во внутренние покои генерал-губернаторского дворца, у которых стояла охрана.
Внутри их метался в бреду человек в повязках и окровавленной корпии.
- Господа, это Огарев. Не думаю, что вы нуждаетесь во взаимном представлении. Его рана опасна, но не смертельна, а кризис миновал. Бог помиловал его от верной смерти, а я не дерзну оспорить столь высокий вердикт. Как только он будет способен вынести путь до границы, то вместе с ним вы покинете империю. Навсегда. А этот человек, у которого уже нет русского имени, будет сопровождён моим новым приговором: он свободен. Его лицо обезображено и будет верной приметой на наших рубежах, так что вряд ли когда-то он рискнёт вернуться обратно. У змея вырвано жало, он не сможет причинить вред России. А то что осталось - пусть существует. Бог милостив, он спасёт того, кто обратится к Нему с покаянием.
Окончание вымаранного фрагмента
В конце концов для эмира и его союзников военная кампания закончилась плохо.
Попытка нашествия, бессмысленная, как и все прочие, когда-либо затевавшиеся против русского колосса, оказалась для них роковой.
Пути к возвращению им вскоре перерезали войска царя, которые затем, шаг за шагом, вызволили все захваченные города.
Помимо прочего — зима в тот год выдалась студеная, и из вражеских полчищ, редевших от мороза, до татарских степей добралась лишь малая часть.
Итак, дорога от Иркутска до Уральских гор была теперь свободна.
Великий князь спешил вернуться в Москву, но отложил отъезд ради трогательной церемонии, которая состоялась через несколько дней после прихода русских войск.
Михаил Строгов, придя навестить Надю, обратился к ней в присутствии ее отца:
— Надя, по-прежнему сестра моя, когда ты, собравшись в Иркутск, покидала Ригу, оставляла ли ты там иную печаль, кроме как о матери?
— Нет, — отвечала девушка, — никакой и ни в каком смысле.
— Значит, там не осталось ни единой частицы твоего сердца?
— Ни частицы, братец.
— В таком случае, Надя, — произнес Михаил Строгов, — я не верю, чтобы Бог, сведя нас вместе и отправив вдвоем переживать тяжкие испытания, хотел соединить нас иначе, чем навсегда.
— Ах, — прошептала Надя, падая в объятия Михаила Строгова.
И, заливаясь румянцем, оборотилась к отцу:
— Ты слышал, батюшка?
— Надя, — отвечал Василий Федоров, — я буду счастлив называть своими детьми вас обоих!
Свадебная церемония состоялась в кафедральном соборе Иркутска. Она была совсем простою в мелочах и очень пышной из-за множества народа — военных и гражданских лиц, пожелавших засвидетельствовать свою глубокую признательность двум молодым людям, чья одиссея стала уже легендой.
Вымарано:
После обряда венчания путь молодым преградил нежданный гость - Великий князь:
- Только спешка вынудила меня пренебречь правилами приличия и явиться незваным на ваше торжество. Я не буду служить препятствием для продолжения празднества.
И с напускной строгостью он обратился к Михаилу Строгову:
- Друг мой, я весьма уязвлён твоей невежливостью! Я узнаю о помолке человека, которому обязан честью и жизнью, от моего адъютанта, а не от тебя! Твоя служба исполнена, но, надеюсь, теперь нас связывают менее официальные отношения. И о том, что в конце пути ты обрёл заслуженное счастье, я хотел бы узнать лично от тебя.
И, прежде чем офицер успел перепугаться от выговора брата царя, Великий князь протянул ему руку для крепкого пожатия, а потом, по-русски, с чувством, обменялся троекратным поцелуем.
- Твоя служба не раз сведёт нас вместе, Михаил Петрович, нам много ещё предстоит сделать!
Он перекрестил склонившуюся перед пару.
Потом Великий князь обратился к невесте. Пожалуй, впервые он увидел её убранной, хотя и в скромном наряде. и даже это не смогло скрыть прелести юной красавицы. Он преподнёс невесте изящную безделушку - бальный блокнот с серебряными лилиями:
- Надеюсь, мадам, увидеть Вас на балах. Извольте занести меня в карне первым номером, я не премину представить Вас своим друзьям и выйти в первом танце.
На выходе Великий князь обернулся и обратился к ссыльным:
- Прощайте, господа, ещё раз благодарю всех за службу Отчизне. И помните: ваша свобода заслужена и стоит многих орденов. Надеюсь, на новом поприще награды вас не минуют, и я буду счастлив вручить их вам.
Окончание вымаранного фрагмента
Естественно, что Альсид Жоливэ и Гарри Блаунт тоже присутствовали на свадьбе, о которой хотели поведать своим читателям.
— И это не рождает в вас желания последовать их примеру? — спросил собрата Альсид Жоливэ.
— Пф-ф! — отозвался Гарри Блаунт.
— Вот если б у меня была кузина, как у вас!..
— Моей кузине уже не до замужества! — ответил, смеясь, Альсид Жоливэ.
— Тем лучше, — сказал Гарри Блаунт, — ведь поговаривают о трениях которые вот-вот заявят о себе в отношениях меж Лондоном и Пекином.
— Разве у вас нет желания пойти взглянуть на тамошние дела?
— Черт возьми, дорогой Блаунт, — вскричал Альсид Жоливэ, — я как раз собирался пригласить туда вас!
Вот так пара неразлучных двинулась в Китай!
Вымарано:
Они покинули Иркутск утром 8 ноября, когда казаки и буряты генерала Киселёва окончательно очистили окрестности Иркутска от шаек тартар.
Русские сани стремительно понесли их по подмёрзшей дороге. Непролазная русская грязь, царствующая на местных дорогах, была побеждена холодом, а снег превратил ухабы в прекрасное шоссе. Путники укутались в пологи из медвежьих шкур и флегматично наблюдали, как одни заснеженные сосны сменяют другие заснеженные сосны. Приевшиеся виды разнообразили только санные обозы: в Сибири только зимой начинается бойкое перемещение товаров и людей, хотя с точки зрения европейцев людям на таком нестерпимом холоде разумнее было бы уподобиться медведям и впасть в спячку, чтобы пережить зиму.
Да ещё конные разъезды бдительно следили за путешественниками разного рода, тщательно проверяя паспорта и подорожные. Казаки и их лошади на морозе покрывались изморозью, мохнатые тулупы всадников и густая шерсть местных лошадей сливались в одну заснеженную глыбу, из недр которой неслись требования представиться патрулю.
Помимо паспортов, выписанных ещё в Санкт-Петербурге на Гарри Блаунта и Альсида Жоливэ, обоих корреспондентов снабдили бумагами от иркутского генерал-губернатора, которые обеспечивали им беспрепятственный проезд до китайских застав. Такой же документ был у их слуги, Ивана Вострова, который во время проверок отлёживался в санях. Андрэ Жоливье бойко объяснял, что их проводник был ранен тартарами во время блужданий подле Иркутска, а оставить его в городе до окончательного излечения корреспондентам не позволила неоднократно высказываемая им верность.
Затем сани продолжали свой бесконечный бег до следующей заставы или места ночлега.
Надо ли упоминать, что таким образом навсегда прощался со своей родиной и своими грандиозными планами несчастный Иван Огарев…
Окончание вымаранного фрагмента
Несколько дней спустя Михаил и Надя Строговы вместе с отцом Нади Василием Федоровым отправились обратно в Европу.
Дорога страданий на пути в Иркутск обернулась стезею счастья по возвращении.
С необычайной скоростью катили они в тех санях, что экспрессом летят по обледеневшим степям Сибири.
И все же, домчавшись до берегов Динки у поселка Бирск, они сделали остановку.
Михаил Строгов отыскал место, где они похоронили беднягу Николая.
Там поставили крест, и Надя в последний раз помолилась на могиле скромного и отважного друга, которого никогда не смогут забыть.
В Омске, в маленьком домике Строговых, их ждала старая Марфа.
Она горячо обняла ту, кого в душе своей уже давно называла дочерью.
В этот день храбрая сибирячка вновь обрела право признать своего сына и сказать, что гордится им.
Проведя в Омске несколько дней, Михаил и Надя Строговы возвратились в Европу. После того, как Василий Федоров выбрал местом жительства Санкт-Петербург, у них не было уже причин покидать его, — кроме как для того, чтобы навещать свою старую мать.
Молодой гонец был принят царем. Государь, вручив ему Георгиевский крест, оставил служить при своей особе.
Вымарано:
Долг российского офицера победил в его душе заветника и призвание предков.
В Великом князе майор Строгов обрёл не старшего офицера и покровителя, но близкую душу, с которым они могли обмениваться печальными взглядами о несбывшейся мечте. Это способствовало тесной дружбе между особой царских кровей и простым сибиряком, которая немало удивляла окружающих. Достаточно сказать, что великий князь стал крестным отцом первенца Михаила и Нади. По его настоянию, крестнику был передан завет рода Строговых - дабы в будущем, когда сложатся более благоприятные обстоятельства, возрождение вольного Сибирского царства получило бы продолжение.
Окончание вымаранного фрагмента
Впоследствии Михаил Строгов достиг в империи высокого положения.
Но повествования заслуживала не его счастливая карьера, а история его суровых испытаний.
Вымарано:
И, кто знает, может быть эта история будет иметь продолжение в будущем, потому что мираж Великой Тартарии не рассеялся вместе с нашествием из сердца Азии.
Окончание вымаранного фрагмента
Источники
| Статья серии Михаил Строгов | <<< |
|
При использовании материалов статьи активная ссылка на tart-aria.info с указанием автора Константин Ткаченко обязательна.
|
 |
