В предыдущей части мы поговорили о таком явлении, как Конь-Жених, который похищает невесту, громит её дом, и которого в итоге надо укротить.
Можно воспринимать этот эпизод как деградацию нравов и бить себя в грудь, мол, «мои предки были не такими…». А можно просто попытаться понять, что это за ересь вообще, потому что фольклор больше чем наполовину состоит из такой вот "ереси". Но это совершенно не значит, что у всего этого реально нет смысла. Есть, еще как есть. Просто он затёрт, потерян, извращен. Да и современные романтично настроенные натуры, верящие в бесконечно сильных, добрых и чистых, как дети, древних арийцев, никак не способствуют восстановлению этих смыслов, как и новоиспеченные мифографы, якобы "восстанавливающие" нашу истинную мифологию, когда ничего восстанавливать не надо, но нужно лишь научиться читать, что уже есть. Ведь подобные установки барьером встают в понимании как поэтического языка, коим пропитан весь фольклор и который врезается в глубинную психологию, так и реального уклада жизни общества.
А нам сейчас просто необходимо вернуть себе понимание древнего общества, поскольку оно обладало тем, что в наше время почти полностью уничтожено: идея семьи, идея женщины, идея духовности; хотя мы и думаем, что всё прекрасно знаем. И это началось с уничтожения крайне важного элемента - идеи мужчины. В данном цикле я называю её "князем", ведь совсем недаром во многих языках слова "мужчина" и "человек" являются синонимами. Я не принижаю нисколько роль женщин, без которых никаких мужчин бы не было, в принципе, но у них свои функции в материальном мире. На мужчину же возложена вся духовная, культурная, творческая роль. И хотя многие (вслед за коммерческими авторитетными мнениями) думают, что "раньше был Матриархальный рай, а ныне мужики пришли к власти и всё испортили", это на самом деле не так. Просто надо копать глубже, а не хватать поверхностную информацию. Никогда еще общество не было столь феминизированным и матриархальным, как сейчас. И весь упадок человеческого духа и здоровья, который мы ныне наблюдаем, связан как раз с существующей и пропагандируемой абсолютно во всех сферах (даже мужских) матриархальной культурой (2018 год, кстати, стал в Голливуде - главной пропагандистской машине мира - ударным в этом плане). Это огромный перекос энергий, нарушение всяческого баланса, умерщвление одной из сторон, тянущей за собой естественным образом другую... Ну, нужен женщине мужик! Без него она страдает и болеет (что бы там не говорило "умное" народное мнение). А мужика-то почти и нет... Я говорю не о конкретных "женщинах" и "мужчинах" (так что не стоит воспринимать мои слова как "не осталось-то мужиков настоящих"), а о самих идеях Женщины и Мужчины на уровне культуры цивилизации.
Поэтому я решил продолжить тему Коней-женихов (тем более, что она тесно связана с недавно поднятой темой «Князья и Гамаюн»), чтобы расширить вашу картину восприятия данного вопроса. Ведь то, о чем говорилось ранее, – лишь вершина айсберга под названием «Язычество».
Тут главный вопрос: откуда вообще растут ноги у этого святочного Коня? Почему именно конь должен прийти в дом невесты и устроить там погром? Куда ведёт след этого коня? И почему он такой безумный? Предварительные ответы есть в самом фольклоре.
Богатырское наследие
В «Песнях, собранных Киреевским» (ч.1, 1861) есть две записи былины под заглавием «Данило Игнатьевич с сыном» следующего содержания:
Данило Игнатьевич – могучий богатырь, состарился и ушёл в монастырь (запомните сей момент на будущее, это важно). Весть об этом долетела до «орд неверных», и вот уже враг собирается напасть на Киев-град.
По старинному литературному обычаю, враг вызывает на бой сначала «поединщика», коими обычно выступают богатыри, а если такового не найдется, то «всё твое выжжем и вырубим, самого тебя князя в полон возьмем».
Понимая, что обратиться за спасением не к кому, «Растужился, расплакался Владимир князь, что некому у него съездить в чисто поле, некому привести языка поганаго. Приходит к нему молодой вьюношь, двенадцатилетец...» - это и есть сын великого в прошлом богатыря Данилы Игнатича. Зовут его Михаилом.
Поскольку юноша мал (двенадцатилетец), то Владимир начинает причитать: «молодехонек, зеленехонек, ты на больших боях не бывал…». Но Мишка-то – образец славянского характера, поэтому его ничего не смущает, он рвется в бой.
И тут важный для нас момент – ЮНОША НЕ МОЖЕТ УЧАСТВОВАТЬ ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ (тупо в войне), НЕ ПОЛУЧИВ БЛАГОСЛОВЕНИЕ ОТЦА.
Именно по этой причине в Ветхом завете развернулась такая коварная и несправедливая история между Иаковом и Исавом, где младший брат, подстрекаемый матерью, обманом взял благословение умирающего отца в обход традиции старшинства (перед этим выкупив его у брата). И сдаётся мне, за этим Благословением очень многое скрывается. Ведь молодожены в России до сих пор получают в день свадьбы Благословение родителей под взором икон Иисуса и Богородицы.
Благословение - εὐλογήσῃ, benedicat, bless. А в еврейской версии Бытия – אָמוּת׃ – «истина, подтверждение, удостоверение, проверка». Так и есть, благословение – это юридический акт, только, как и многое в древности, не на бумаге (которая ничего не стоит), а в душе.
Благословение дают: по роду – отец и дед, в общине (по аналогии) – крёстные родители и духовный представитель общины. В греческой мифологии этот момент обыгрывается еще интересней и даже символически наиболее приближено именно к «благоСЛОВению» и «εὐλογήσῃ», с «логосом» в корне, но об этом позже.
И вот наш Михаил едет в монастырь к бате за благословением. Как это выглядит:
"Государь ты мой батюшка, Данила Игнатьевич!
Дай ты мне благословеньеце великое,
Коня доброго и сбрую богатырскую"
Вот оно! Конь от отца – это и есть благословение, подтверждение наследия. Не даром, греки поняли, кто их будущий царь, в тот момент, когда юный Александр впервые сел на коня Буцефала. Ну, и княжеская традиция сажать на коня достигших совершеннолетия (как раз лет 12) сыновей.
Но это всё физическое выражение традиции, земное. Корни же её уходят в мистическое. Взглянем на другую запись этой же былины:
"И рыкал да старо старчишшо Данильшо гласом громкием:
— стой-ка ты Михайло да удержи коня.
Да возьми-тко от меня благословение полное.
А пойдешь ты Михайло во чисто поле.
Выйдешь ты на шеломя на окатисто,
А по русскому, да на гору да на высокую.
Да кричи-тко ты Михайло во всю голову,
Ишо требуй ты бурушко косматого:«Ай который ты служешь же мойму батюшки,
Послужи-тко ты теперь сыну Михайлушку!»Прибежит тут конь да вид косматые,
Стоит он на горы да на высокие.
Да отмерь-ка ты Михайлушка как пять локоть,
И копай-ка ты Михайло да мать сыру землю.
Да во сторону копай да ты во встосьную:
А и тутова сбруя да вид богатырская..."
Когда я впервые прочитал эти строки, то в голове моей просто загромыхал фейерверк от того, как много склеилось в одну картину. И начнем с очевидного: каждому ребёнку (русскому) знаком сей образ «бурушки косматого» по одноимённой сказке…
Сивка-бурка
Все знают, что это за конь такой волшебный, но мало кто помнит, откуда Иван получил его. А было это так (версия из сборника Афанасьева):
"Жил-был старик; у него было три сына, третий-от Иван-дурак, ничего не делал, только на печи в углу сидел да сморкался. Отец стал умирать и говорит: «Дети! Как я умру, вы каждый поочередно ходите на могилу ко мне спать по три ночи», — и умер. Старика схоронили. Приходит ночь; надо большому брату ночевать на могиле, а ему — коё лень, коё боится, он и говорит малому брату: «Иван-дурак! Поди-ка к отцу на могилу, ночуй за меня. Ты ничего же не делаешь!» Иван-дурак собрался, пришел на могилу, лежит; в полночь вдруг могила расступилась, старик выходит и спрашивает: «Кто тут? Ты, большой сын?» — «Нет, батюшка! Я, Иван-дурак». Старик узнал его и спрашивает: «Что же больш-от сын не пришел?» — «А он меня послал, батюшка!» — «Ну, твое счастье!» Старик свистнул-гайкнул богатырским посвистом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Сивко бежит, только земля дрожит, из очей искры сыплются, из ноздрей дым столбом. «Вот тебе, сын мой, добрый конь; а ты, конь, служи ему, как мне служил». Проговорил это старик, лег в могилу"
Понимаете теперь, что трёхдневное бдение возле гроба умершего - это не чисто христианский обычай? Как и всевозможные праздничные гуляния на кладбищах (радоницы).
И кстати, история-то опять повторяется, как и в случае с Иаковом - меньший брат получает "благословение", а не старший. Только здесь уже не коварство меньшего, а халатность старшего.
Виден элемент обряда: "свистнул-гайкнул богатырским посвистом". В то время, как в былине о Даниле Игнатьевиче отец говорит сыну: "Да кричи-тко ты Михайло во всю голову, Ишо требуй ты бурушко косматого: "Ай который ты служешь же мойму батюшки,
Послужи-тко ты теперь сыну Михайлушку!".
Теперь смотрим на само описание "бурки" или "бурушки": "бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом" - та еще чертовщина. Кентавры тоже славились своим необузданным характером, как и громящие всё вокруг ряженные кони-русалки или хобби-хорсы. И еще кое-кто, о ком мы поговорим в другой части.
Также любопытна следующая параллель: у Ивана отец умер и лежит в могиле, у Михаила отец ушел в монастырь, что равносильно социальной смерти. Это тоже важная деталь. Ведь именно такое состояние (по сути, "дед") обеспечивает появление коня в жизни юноши.
Посвящение коня покойнику
Сейчас приведу выдержку из статьи Рахно К.Ю. ПОСВЯЩЕНИЕ КОНЯ В ПОГРЕБАЛЬНОМ ОБРЯДЕ ОСЕТИН И ЕГО УКРАИНСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ // Материалы международной юбилейной научной конференции «Россия и Кавказ» (6-7 октября 2009 г., Владикавказ). – Владикавказ, 2010. – С.216-221.
Постараюсь выкинуть все ненужные домыслы и интерпретации автора:
"Здесь прежде всего уместно вспомнить старинный эзотерический обычай посвящения коня покойнику у осетин – бæхфæлдисæн.
Обряд этот, воспроизведенный в художественной форме классиком осетинской литературы Коста Хетагуровым («Уæлмæрдты» («На кладбище»)), хорошо знавшим обычаи своего народа, восходит по своей семантике к далеким временам индоиранской общности. Он генетически связан с сармато-аланской архаикой. Если у алан-язычников погребальный обряд племенных вождей и военачальников завершался кровавым жертвоприношением, о чем свидетельствуют многочисленные захоронения коней в катакомбных могильниках, то у их потомков этот обряд перестал сопровождаться убийством коня. В таком виде обряд посвящения коня покойному и дожил до XVIII-XX веков...
Конь посвящался только мужчине, однако в ряде местностей зафиксированы случаи, когда лошадь посвящалась и знатной женщине, – явные отголоски обычая захоронения воительницы с конем, широко бытовавшего у сарматов. Подтверждают это и нартовские сказания, сохранившие память о времени героических амазонок. Если посвящение коня для женщины было уже редким явлением среди осетин, то выбор хорошего верхового коня для покойника-мужчины считался необходимым условием. Отсутствие подходящего коня в доме умершего вынуждало семью просить его у родственников, которые с неохотой отдавали животное, считая, что после посвящения конь как бы станет собственностью покойника. Тем не менее отмечено, что, если у родных покойника не было коня, то его им давали знакомые. Во всем этом нетрудно заметить продолжение традиций древних иранских народов, в частности, скифов, которые хоронили с покойником его лучшего коня или коней. Хорошо известно также, что похороны скифских царей сопровождались принесением в жертву лучших коней. Во многих случаях у скифов, сарматов и алан коня погребали в полном снаряжении. Об этом свидетельствуют археологические исследования средневековых аланских катакомб. Поэтому полагают, что осетинский обряд снаряжения коня перед его посвящением покойнику является древнеиранским наследием.
По-особому убрать, нарядить коня было обязанностью старшего родственника. Коня нагружали дарами: на шею клали два аршина белого коленкора, под седло, не имеющее подушки – новый неношеный сафьян. Часто его покрывали большим головным платком вдовы. На седло вешали башлык, кнут, треножник, а если покойник умел хорошо обращаться с оружием, то и ружье. В гриву, челку, а иногда и в хвост коня вплетали разноцветные шелковые или сатиновые ленты. Женщины в дар покойнику снимали с себя украшения – кольца, браслеты. Человек, ведущий коня, держал в руке новую плеть. Для коня брали с собой немного проса или ячменя – как провизию на дорогу в царство мертвых. Если всё не исполнить, то обряд лишился бы своего значения."
Как это похоже на индийскую Ашвамедху, упомянутую в первой части: "главная царица вместе с двумя другими жёнами царя смазывали жеребца гхи (топлёным маслом) и украшали его голову, шею и хвост золотыми украшениями. Затем, проводивший жертвоприношение брахман предлагал коню остатки вечернего приношения зерна"...
"Наступал самый торжественный момент во всей погребальной церемонии. Его проводил посвященный в таинство и почитаемый обществом старик-посвятитель – бæхфæлдисæг. Он должен был обладать красноречием и хорошо знать слова молитвенного напутствия. Такие старцы были известны далеко за пределами своего села и приглашались на похороны в другие села. После того как подросток подводил коня в полном убранстве к изголовью раскрытого гроба, посвятитель выходил из толпы, брал уздечку и проводил ею по рукам умершего или клал на руку. Это означало передачу коня умершему. Вкладывая повод уздечки в руки покойного хозяина, его наставляли словами: «Пусть это будет твой конь». Народ, присутствующий на похоронах, становился вокруг могилы, образуя круг. Старик-посвятитель останавливался перед конем, брал рог или чашу с брагой и произносил длинную красивую речь, в которой описывал предстоящую душе умершего трудную мистическую дорогу и грозящие ей опасности, вследствие чего коня просили помочь хозяину на его пути в обитель предков.
В речи, произносимой перед конем, рассказывалось о путешествии к месту упокоения души умершего человека. По дороге в загробный мир, глазам следующего этим путем, представлялись картины посмертного воздаяния за жизненные поступки. Грешники получали наказание по заслугам, а праведники наслаждались вечным блаженством за благодеяния, содеянные при жизни. Дорога разветвлялась на три пути: верхний, средний и нижний. Ехать надо было по среднему пути, ведущему к мосту из гибких ветвей и тростника ["калинов мост" - прим. peremyshlin]. Чтобы оказаться на другой стороне, надо было сильно ударить коня плетью... Конь в мощном прыжке переносил седока к вратам страны мертвых, которые он открывал ударом копыта [пригодится в следующей части - прим. peremyshlin], и райскому кургану у молочного озера. Из озера выбегали дети. И златокудрый мальчик стреноживал коня на зеленом райском лугу. Райские двери открывались, с шумом и треском навстречу вновь прибывшему вставали люди. Речь завершал пассаж формульного характера: «Посадите его наверху, дабы он был спутником Сослана, чтобы он сидел вместе с Урызмагом. Где место пребывания души того покойника, там будет и место пребывания души этого покойника». По окончании речи коню давали отведать над могилой ритуальной браги. Посвятитель проливал несколько капель сначала на голову коня, потом на покойника. Глиняную или деревянную чашку он разбивал о подкову правой передней ноги коня, а осколки её бросали в могилу или склеп, о чем свидетельствуют многочисленные археологические находки... Затем коня кормили просом, которое насыпали на шкуру барана. На грудь умершему ложили горсть земли со словами: «Будь светел! Пусть будет с тобой и конь твой, и земля, и могила. Теперь подходите, родные, близкие, друзья покойника, проливать слезы! Оплакивайте его!». Скакуна трижды слева направо обводили вокруг могилы в сопровождении вдовы и близких родственников, не перестававших оплакивать свою утрату. Останавливались у ног покойника. Чтобы тот мог узнать своего коня на том свете, ему обрезали хвост и отрезали кончик правого уха, который тоже клали в могилу, под голову покойника. Иногда объяснялось, что это делается в знак того, что лошадь и на том свете будет служить своему хозяину. В более поздние времена просто делали надрез на ухе, касались его острием ножа или отрезали прядь волос из гривы или челки. После чего кто-нибудь из присутствующих садился на коня верхом и скакал до тех пор, пока не вгонял в испарину. Сафьян и коленкор снимали с коня и раздавали бедным. Посвященный конь обычно навсегда оставался в доме покойного, хотя в некоторых местностях его через несколько дней продавали.
Описание пути в загробный мир вербальной части осетинского обряда посвящения коня покойнику идентично описанию катабасиса героя нартовского героического эпоса Сослана, путешествующего на чудесном коне по иным мирам. Параллельными в обряде и эпосе являются сюжеты посмертного воздаяния за грехи и добрые дела. В эпосе путь в царство мертвых Барастыра описывается как путь вниз: в ущелье, вниз по тропинке к реке, вниз по течению реки до конца ущелья, в густом тумане. Выход из ущелья ведет на бескрайние равнины, покрытые травой. На небе нет ни луны, ни солнца. Посреди равнины – озеро. Путь далее ведет вниз, на дно озера, где опять открываются бескрайние равнины, на которых мучаются грешники. Дорога ведет к мосту, а за мостом располагается райский сад, в котором играют дети.
Параллельными мотивами обряда и эпических сказаний являются дорога, озеро, мост, равнины, райские сады, дети. Считалось, что дети могут выходить из Страны мертвых... Загробный конь на райских пастбищах стреноживался. Эпический герой Сослан имел трехногого одноглазого коня, а сам был колченогим и с тремя зрачками в каждом глазу. Большой интерес в данном аспекте представляют наблюдения над костными остатками лошадей, находимыми в могилах. У некоторых коней в скифских захоронениях обнаруживается определенная органическая ненормальность – например, лишний зуб или позвонок, а также явная хромоногость. Такие лошади не были пригодны для нормального использования. С аналогичными врожденными дефектами археологи столкнулись при исследовании скелетов коней в аварских погребениях. Такие уродства – непарность того, что должно быть парным, неполноценность, дефектность – характерны для связанных с загробным миром мифических животных, героев и богов. Таковым становился в ходе осетинского ритуала конь, после того как ему отрезали ухо. Чашу тоже недаром разбивали о его копыто. Нартовский эпос содержит драматический эпизод убийства коня Сослана лучниками из Страны мертвых. Стрелы при этом поражают коня в копыта — единственное уязвимое место. Данный эпизод позволяет предполагать, что у создателей сюжета были представления, согласно которым в процессе отправки коня в потусторонний мир следовало произвести определенные манипуляции с его копытами. Выявленные соответствия свидетельствуют в пользу того, что ядро нартовского эпоса сформировалось из обрядовых действий, сакральных формул и мифических представлений, составляющих некогда ритуальную практику скифских, сарматских и аланских племен.
Не знаю, как вам, но меня сразу зацепил эпизод с поражением стрелами коня в копыто, как в единственное уязвимое место. Ведь точно так же умертвили Ахиллеса. Но с этим надо разбираться отдельно.
По поводу детей в царстве мёртвых я уже писал в статье о Ясоне, но, наверно, есть смысл еще раз об этом говорить в отдельной статье. Как считаете? Но пока продолжим:
"Осетинский обряд посвящения коня покойнику является трансформацией древнего ритуала конского жертвоприношения. Этим объясняются общие места в ведической и осетинской обрядности. Функции погребального коня в осетинской похоронной обрядности перекликаются с функциями лошади, которая приносилась в жертву на похоронах царя и знати у ведических ариев. Так, в одном из гимнов, исполнявшемся при погребении коня, животное – как посредника между миром людей и миром богов – просят доставить умершего на третье небо, в обитель Варуны, переправить путем, по которому вслед за первым человеком и первым царем ариев Ямой (иранский Йима, осетинский Хамыц) прошли на верхнее небо, вечные луга и пастбища Ямы все умершие предки...
Отголоски обряда посвящения коня не раз отмечались у тех народов Кавказа, Средней Азии и Сибири, в этногенезе которых приняли участие сарматы и аланы. Однако гораздо более любопытными, чем кавказские и среднеазиатские, и довольно неожиданными являются параллели в обрядности народов Восточной Европы. Исследователями уже указывалось на реликты посвящения коня умершему у населения Поволжья, в частности, у мордвы и татар-мишарей. Выдвигалось и предположение о наличии его пережитков в погребальной обрядности восточных славян. С этим предположением следует согласиться, поскольку его подтверждают данные украинского фольклора и этнографии. Обряд, в котором покойнику посвящался его конь, в наиболее архаичной форме сохранялся в средневековье в той среде, которая больше всего заимствовала от ираноязычного кочевого населения степи, – у украинских казаков. Запорожцы ещё в конце XVI века, когда хоронили своего гетмана, то насыпали над ним высокий курган, оставляли возле него гетманского коня и справляли на могиле тризну. Такой погребальный ритуал отражал высокий общественный статус их вождя, происходившего, как правило, из старого аристократического рода. Им завершался ритуально оформленный путь покойного, актуализуемый в рамках похорон. Конь оставлялся на могиле потому, что христианство уже не разрешало его захоронения вместе с умершим. Однако со временем этот обряд у украинцев, как и у осетин, ещё более редуцировался. Он свелся к ритуальному перепряганию и обводу лошади, которая везла покойника к месту погребения. В XIX – начале XX века на кладбище лошадь непременно выпрягали, затем обводили по ходу солнца вокруг саней или телеги и после этого сразу же вновь запрягали. Данное действие призвано было заменить древний обычай приносить коня в жертву покойному..."
А вот по ЭТОЙ ССЫЛКЕ вы можете прочитать о скифских захоронениях коней. То есть не только вместе с царями их погребали, но и в отдельных курганах рядом.
Итого мы имеем:
1 - захоронения коней вместе с их владельцами.
2 - бдение на могиле или кургане умершего предка с целью получить благословение в виде коня.
Если вы не заметили, то в былине Данило Игнатьевич говорит сыну: "Выйдешь ты на шеломя на окатисто, а по русскому, да на гору да на высокую". Эта гора, выходит, и есть ни что иное как курган. И тогда:
3 - появление "Бурушки" или "Сивки-бурки" происходит как раз на кургане, как дар покоящегося внутри предка.
То есть конь не отделим от мужской культуры и как бы передаётся по наследству, как и говорится в сказках и былинах: "Вот тебе, сын мой, добрый конь; а ты, конь, служи ему, как мне служил".
И вся эта обрядность тесно связана со свадебной: в славянской культуре поминальные и сватовские дни всегда идут рука об руку, да и еще и разгул навьей силы прогнозируется на весь период. Вот мы и выходим на женихов-кентавров и на князей: получив "коня" в качестве "благословения" на могиле предка, юноша (суженный-ряженный) идёт свататься в дом своей избранницы. Собственно, в сказке о "Сивке-бурке" о том и речь, ведь Иван едет к царской дочери на полученном коне, который, как и кентавр, имеет весьма буйный нрав. И совсем неспроста, ведь вы уже прочитали выше по каким "преисподням" этот жеребец бегал до того, как был передан сыну.
И есть одна знаменитая греческая легенда, которую еще никто не рассматривал именно под этим углом. В ней вы найдете все указанные мной элементы. Она же запускает нас на новый широкий уровень расследования этой чисто мужской духовной традиции. Но об этом в следующей части...
| Статья серии Как стать князем | <<< | >>> |
|
При использовании материалов статьи активная ссылка на tart-aria.info с указанием автора peremyshlin обязательна.
|
 |
