Россия – страна фасадов

В 1839 году известный французский путешественник маркиз Астольф де Кюстин (Astolphe de Custine) посетил Российскую империю и на следующий год написал книгу о своих впечатления от поездки, названную «La Russie en 1839» («Россия в 1839 году»).

Первоначально книга издавалась только на французском языке, а в русском переводе впервые вышла лишь спустя почти столетие, под названием «Николаевская Россия».

Советую непременно прочесть книгу полностью:
Астольф де Кюстин "Николаевская Россия"

Для тех же, у кого нет времени для подобного полезного чтения, позволю себе собрать некоторые важные, на мой взгляд, отрывки из книги. Ведь сочинение де Кюстина - это не просто рядовые записки путешественника.

Книга явилась жесточайшим и безапелляционным приговором русскому самодержавию. Откровения и ласки императора и любезность русского двора имели весьма ограниченное влияние на пытливый и наблюдательный ум автора. Факты слишком настойчиво лезли в глаза, действительность слишком властно требовала ответа. Кюстин и не остановился перед окончательными выводами:

"Нужно жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу, предоставленную народам в других странах Европы, каков бы ни был принятый там образ правления... Это путешествие полезно для любого европейца. Каждый, близко познакомившийся с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране".

Книга маркиза де Кюстина приобрела скандальную известность сразу же после написания – когда император Николай I прочитал её на французском языке, он пришёл в неописуемое бешенство, и так разозлился, что швырнул книгу на пол.

Немедленно последовало запрещение упоминать о книге в печати. Книгопродавцы, выписавшие ее в Россию, получили приказание вернуть все экземпляры за границу. Но книга обильно протекала в Россию нелегальными путями.

Больно задетое Кюстином русское правительство приложило все усилия к тому, чтобы парализовать действие его книги на европейское общественное мнение и ослабить успех, который она встретила среди читателей всех стран, в частности России.

С этой целью за границей, на французском, немецком и английском языках, стали появляться, при ближайшем участии правительства (конечно, тщательно замаскированном), произведения русских авторов, заключавшие в себе беззубую критику Кюстина и холопскую лесть императору Николаю. Недаром Ф. И. Тютчев отозвался об этих «так называемых заступниках России», что они представляются ему «людьми, которые в избытке усердия, в состоянии поспешно поднять свой зонтик, чтобы предохранить от дневного зноя вершину Монблана».

Неудивительно, что книгу Кюстина прочли все вплоть до сыновей Фамусовых и Маниловых. «Я не знаю ни одного дома, порядочно содержимого, где бы не найти сочинения Кюстина о России», - вспоминал в 1851 г.  Герцен.

"Все эти люди, из которых строились первые кадры русской интеллигенции, считали естественным обсуждать недостатки родины в своем тесном кругу, тогда как Кюстин был для них чужим, сыном чужой им, да еще враждебной в эту пору, Франции. Пусть мы признаем, что наши близкие обладают многими недостатками, и даже пороками, но мы их все-таки горячо любим, и нам больно, ежели чужой, проведший несколько времени в их обществе, станет осуждать их."

Вот в точности чувства, которые вызывала книга Кюстина в русской интеллигенции. И от чувства этого не мог освободиться вполне даже Герцен.

«Тягостно влияние этой книги на русского, - писал он в 1843 г., - голова склоняется к груди, и руки опускаются; и тягостно от того, что чувствуешь страшную правду, и досадно, что чужой дотронулся до больного места...»

Считается, что с течением времени книга Кюстина утратила актуальное значение, я же, напротив, нахожу в ней столько современного, столько созвучного сегодняшней России, что мне сложно сравнить ее с каким-либо иным произведением.

Взять хотя бы этот короткий диалог с хозяином гостиницы в Любеке, разве что-то изменилось сегодня?

"Из Эмса путь мой лежал через Любек. Едва я успел расположиться в одной из лучших любекских гостиниц, как в комнату ко мне вошел хозяин гостиницы, узнавший, что я отправляюсь в Россию. С чисто немецким добродушием он стал уговаривать меня отказаться от моего намерения.
- Разве вы так хорошо знаете Россию? - спросил я.
- Нет, но я знаю русских. Их много проезжает через Любек, и по физиономиям этих путешественников я сужу об их стране.
- Что же именно вы находите в выражении их лиц, долженствующего удержать меня от желания посетить их родину?
- Видите ли, у них два разных лица, когда они прибывают сюда, чтобы отправиться дальше в Европу, и когда они возвращаются оттуда, чтобы вернуться на свою родину. Приезжая из России, они веселы, радостны, довольны. Это - птицы, вырвавшиеся из клетки на свободу. Мужчины, женщины, старые и молодые счастливы, как школьники на каникулах. И те же люди, возвращаясь в Россию, становятся мрачными, лица их вытянуты, разговор резок и отрывист, во всем видна озабоченность и тревога.
Из этой-то разницы я и вывел заключение, что страна, которую с такой радостью покидают и в которую с такой неохотой возвращаются, не может быть приятной страной."

Предвижу, что статья эта вызовет негодование у читателя и особенно мои комментарии к предложенным цитатам, если так, то верно все писал де Кюстин, и недалеко мы ушли от России начала девятнадцатого века. Не беда, что есть еще недостатки, если видеть их и принимать, то и исправить можно.

Вот отрывок разговора де Кюстина с князем Козловским, который рассказывает о России так (я позволил себе выделить показавшиеся особенно важными участки):

"В России со времени нашествия татар прошло едва четыре столетия, тогда как Западная Европа пережила этот кризис уже четырнадцать столетий назад. На тысячу лет старейшая цивилизация создает непроходимую пропасть между нравами и обычаями наций. Беспощадный деспотизм, царящий у нас, возник в то время, когда во всей остальной Европе крепостное право было уже уничтожено. Со времени монгольского нашествия славяне, бывшие прежде самым свободным народом в мире, сделались рабами сперва своих победителей, а затем своих князей. Крепостное право возникло тогда не только фактически, но в силу государственных законов. Оно настолько унизило человеческое слово, что последнее превратилось в ловушку.

Правительство в России живет только ложью, ибо и тиран, и раб страшатся правды.

Наши автократы познали когда-то силу тирании на своем собственном опыте. Русские князья, принужденные для собирания подати угнетать свой народ, часто сами уводились в рабство татарами. Они властвовали только до тех пор, пока являлись ревностными орудиями татарских ханов для угнетения народа и выколачивания из него последних крох. Они хорошо изучили силу деспотизма путем собственного рабства. И все это происходило, заметьте, в то время, когда в Западной Европе короли и их вассалы соперничали между собой в деле освобождения своих народов.

Поляки и сейчас находятся по отношению к русским в том положении, в каком русские находились по отношению к монголам. Кто сам носил ярмо, не всегда склонен сделать его легким для тех, на кого он это ярмо налагает. Князья и народы часто срывают злобу за свои унижения и мстят неповинным. Они считают себя сильными, потому что могут других превращать в жертву..."

Большинство из нас было воспитано так, что мы уверены, что Россия в начале 19 века - практически европейское государство. Пышные балы, прекрасные дворцы, мундиры и платья на французский фасон, признание Европы после триумфальной победы над Наполеоном, сильное государство,  а на деле все такая же "дикая и дремотная Азия", какой была и много веков назад. И даже того хуже, неумело подражающая во всем западу третьесортная держава, закованная в кандалы рабства, где ни крестьянин, ни вельможа, ни даже сам государь не свободен. И не удивительно, что иностранцы смотрят в ее сторону с опасением и недоумением. Но не с тем опасением и страхом, с каким боятся сильного, а с тем, с которым, пожалуй, остерегаются сумасшедшего, который не знаешь, что может выкинуть в следующей момент.

Уже через несколько дней, проведенных в Петербурге, Астольф де Кюстин пишет:

"Русский образ правления - это абсолютная монархия, умеряемая убийством.

Русский император вечно живет под гнетом либо страха, либо пресыщения. Если гордость деспота требует себе рабов, то человек ищет себе равных. Царь себе равного не имеет.

Этикет и завистливая ревность неизменно стоят на страже его одиночества. Русский монарх еще более достоин сожаления, чем его народ, особенно, если он собой хоть что-нибудь представляет."

Не в восторге он и от знакомства с бытом Петербургской знати:

"Роскошь цветов и ливрей в домах меня сначала забавляла. Теперь она меня возмущает, и я считаю удовольствие, которое эта роскошь мне доставляла, почти преступлением. Благосостояние каждого дворянина здесь исчисляется по количеству душ, ему принадлежащих. Каждый несвободный человек здесь - деньги."

Речь идет о крепостном праве, когда роскошная жизнь знати оплачивается рабским беспросветным трудом крепостных.

"Я невольно все время высчитываю, сколько нужно семей, чтобы оплатить какую-нибудь шикарную шляпку или шаль. Когда я вхожу в какой-нибудь дом, кусты роз и гортензий кажутся мне не такими, какими они бывают в других местах. Мне чудится, что они покрыты кровью. Я всюду вижу оборотную сторону медали. Количество человеческих душ, обреченных страдать до самой смерти для того лишь, чтобы окупить материю, требующуюся знатной даме для меблировки или нарядов, занимает меня гораздо больше, чем ее драгоценности или красота. Эти прелестные дамы напоминают мне карикатуру на Бонапарта, которая в 1813 году была распространена в Париже и по всей Европе: когда смотрели издали на портрет колосса-императора, он казался очень похожим, но, приблизившись к его изображению, ясно видели, что каждая черта его лица была составлена из изуродованных человеческих трупов."

Времена меняются, а люди остаются прежними. Как много людей и сегодня видят свое счастье в дорогих побрякушках и бахвальстве достатком друг перед другом.

"Здесь под искусственным изяществом проглядывает природный характер местных жителей. Страсть блистать обуревает русских. Поэтому в их гостиных цветы расставляются не так, чтобы сделать вид комнат более приятным, а чтобы им удивлялись извне. Совершенно обратное наблюдается в Англии, где более всего боятся рисовки для улицы."

И вот еще - оглушительно верное и унизительно хлесткое замечание:

"Я не осуждаю русских за то, каковы они, но я порицаю в них притязание казаться теми же, что и мы. Они еще совершенно некультурны. Это не лишало бы их надежды стать таковыми, если бы они не были поглощены желанием по-обезьяньи подражать другим нациям, осмеивая в то же время  тех, кому они подражают. Невольно приходит на мысль, что эти люди потеряны для первобытного состояния и не пригодны для цивилизации."

Де Кюстин пишет также об особенности русских стыдливо замалчивать неугодные вехи истории и предавать забвению когда-то великие имена, как и имена тех, кто смеет критически выражаться по поводу современного строя и власти. Видите какие-то изменения?

"К кому обратится когда-нибудь русский за защитой против заговора молчания высшего общества? Какой взрыв мести против самодержавия готовит это добровольное самоуничижение трусливой аристократии? Что делает русское дворянство?

Оно поклоняется своему царю и становится соучастником всех преступлений высшей власти, чтобы самому истязать народ до тех пор, пока бог, которому этот господствующий класс служит и который им же самим создан, оставит плеть в его руках.

Эту ли роль предназначило провидение дворянству в государственном строительстве обширнейшей в мире страны? В истории России никто, кроме государя, не выполнял того, что было его долгом, его прямым назначением, - ни дворянство, ни духовенство.

Подъяремный народ всегда достоин своего ярма: тирания - это создание повинующегося ей народа. И не пройдет 50 лет, как либо цивилизованный мир вновь подпадет под иго варваров, либо в России вспыхнет революция, гораздо более страшная, чем та, последствия коей Западная Европа чувствует еще до сих пор."

"Каждый старается замаскировать пред глазами властелина плохое и выставить напоказ хорошее. Это какой-то перманентный заговор беззастенчивой лести, заговор против истины с единственной целью доставить удовлетворение тому, кто, по их мнению, желает блага для всех и это благо творит."

"Когда размышляешь о дипломатических и других победах этой державы, еще недавно игравшей такую незаметную роль в судьбах цивилизованного мира, невольно спрашиваешь себя, не сон ли все это."

А вот еще одно заключение:

"У русских есть лишь названия всего, но ничего нет в действительности. Россия - страна фасадов."

О флоте

"Флот вынужден большую часть года оставаться замороженным в порту, и лишь в течение трех летних месяцев, как я узнал, суда отправляются на маневры с кадетами морского корпуса и курсируют между Кронштадтом и Балтийским морем. Море с его блеклыми красками, с мало посещаемыми водами, возвещает приближение к слабо населенному, благодаря суровости своего климата, континенту. Пустынные берега его в полной мере гармонируют с самим морем, пустым и холодным. Унылая природа, скупое, не греющее солнце, серая окраска воды - все это нагоняет тоску и уныние на путешественника. Еще не коснувшись этого малопривлекательного берега, хочется уже от него удалиться. Невольно приходят на память слова одного из фаворитов Екатерины II, сказанные им по поводу ее жалоб на дурное влияние климата на ее здоровье. «Не вина милостивого господа, государыня, если люди из слепого упорства строят столицу великой империи на земле, предназначенной природой служить логовищем для волков и медведей".

Я, признаться, никогда не смотрел на славную историю Русского флота с этой точки зрения. Хотя мысль понятна и поспорить трудно. Народы, проживающие вдоль берегов, скажем, южного Средиземного моря, просто обречены преуспеть в мореплавании, и нам с нашей суровой природой оставалось их только постоянно догонять и постоянно копировать.

"Мои спутники не раз с гордостью указывали мне на недавние успехи русского флота. Я удивляюсь этим успехам, но оцениваю их совершенно иначе, чем мои русские товарищи по путешествию. Русский флот - это создание, или, вернее, развлечение императора Николая. Этот монарх забавляется осуществлением главной идеи Петра I, но, как бы ни был могуществен человек, рано или поздно он должен будет признать, что природа сильнее всех человеческих усилий. Пока Россия не выйдет из своих естественных границ, русский флот будет лишь игрушкой царей и ничем более.

Лорд Дюргам со всей откровенностью высказал это лично Николаю I, поразив его этим в самое чувствительное место его властолюбивого сердца: «Русские военные корабли - игрушка русского императора». На меня вид русских морских сил, которые были объединены здесь, вблизи столицы, исключительно для развлечения царя, для хвастовства его придворных льстецов и для обучения его кадетов, произвел удручающее впечатление. Я чувствовал в этих школьных упражнениях флота лишь ложно направленную железную волю, которая угнетает людей, так как она не может покорить окружающую природу.

Корабли, которые в течение нескольких зим неминуемо должны погибнуть, не принеся никакой пользы своей стране, олицетворяют в моих глазах не мощь великого государства, а лишь напрасно пролитый пот несчастного народа.

Более чем на полгода замерзающее море - величайший враг военного флота. Каждую осень, после трехмесячных упражнений, школьник возвращается в свою клетку, игрушка прячется в коробку, и лишь ледяной покров моря ведет серьезную войну с царскими финансами..."

О Петербурге

В 19-ом веке европейский путешественник удивляется неуместности выбора для столицы огромной империи болотистого гиблого места, не приспособленного для жизни человека, где царские дворцы стоят заброшенные, мимо них бегают стаи голодных волков, и только в короткие 3 месяца лета там появляется какая-то жизнь.

"Неужели эта убогая природа, лишенная красоты, лишенная элементарных удобств для удовлетворения потребностей великого народа, пронеслась в уме Петра Великого при выборе им места для столицы, не поразив его, не остановив от этого шага?

Море во что бы то ни стало - вот единственное, что им руководило.

Странная идея для русского - основать столицу славянской империи среди финнов и насупротив шведов.

Напрасно Петр говорил, что он хотел только дать России выход в море. Если бы он действительно был гением, как о нем говорят, он должен был бы понять все отрицательные стороны своего выбора, и лично я не сомневаюсь, что он это сознавал.

Но политика и, я думаю, скорее болезненное самолюбие царя, уязвленное независимостью старых московитов, предопределили судьбы новой России. Она напоминает теперь человека, полного сил, но задыхающегося от их избытка. У нее нет выхода для своих богатств.

Петр I обещал России такой выход: он открыл для нее Финский залив, не понимая, однако, что море, по необходимости закрытое восемь месяцев в году, не может считаться настоящим морем.

Но для русских название, ярлык - это все. Усилия Петра, его подданных и преемников, сколь бы ни были они достойны удивления, создали в результате лишь город, в котором очень тяжело жить, у которого при малейшем порыве ветра со стороны залива Нева оспаривает каждую пядь земли и из которого вез стремятся бежать к югу, хоть на один шаг, который позволено им будет сделать. Для бивуака же гранитные набережные излишни."

"Когда же входишь в город, то, прежде всего, бросаются в глаза гранитные сфинксы, производящие внушительное впечатление. Эти копии античной скульптуры как произведения искусства сами по себе не имеют большой цены, но общий вид города дворцов отсюда положительно величествен. И все же подражание классической архитектуре, отчетливо заметное в новых зданиях, просто шокирует, когда вспомнишь, под какое небо так неблагоразумно перенесены эти слепки античного творчества.

Но как ни раздражает это глупое подражание, портящее общий вид Петербурга, все же нельзя смотреть без некоторого удивления на этот город, выросший из моря по приказу одного человека и для своей защиты ведущий упорную борьбу с постоянными наводнениями. Это - результат огромной силы воли, и если ею не восхищаешься, то, во всяком случае, ее боишься, а это почти то же, что и уважать."

Действительно, подобного Петербургу другого такого города в России нет. Можно спорить, кто кому подражал, но меня в "альтернативных версиях" про город-городов, об изначальном, допотопном Петербурге смущает как раз именно этот факт. В Европе множество городов, где можно встретить здания подобного стиля и даже лучше, а в России всего лишь один Петербург. Да, Исаакий, да, Александрийский столп, да, гранитные набережные. Сам очень люблю Питер, и?

Не вызвал у него восторгов и медный всадник на гром-камне.

"Слишком прославленная статуя Петра Великого привлекла, прежде всего другого, мое внимание, но она произвела на меня исключительно неприятное впечатление. Воздвигнутая Екатериной на скале, с скромной с виду и горделивой, по существу, надписью «Петру I Екатерина II», фигура всадника дана ни в античном, ни в современном стиле. Это - римлянин времен Людовика XIV. Чтобы помочь коню прочнее держаться, скульптор поместил у ног его огромную змею - несчастная идея, которая лишь выдает беспомощность художника. И все же эта статуя и площадь, среди которой она положительно теряется, были наиболее интересным из всего, что пришлось мне увидеть по дороге из таможни в гостиницу."

Вот еще одно язвительное замечание по поводу русской истории:

"Если в России молчат люди, то за них говорят - и говорят зловеще - камни. Я не удивляюсь, что русские боятся и предают забвению свои старые здания. Это - свидетели их истории, которую они чаще всего хотели бы возможно скорее забыть."

Это сильный образ, хотя речь шла как бы о Михайловском замке, в котором был убит Павел.

Вид Невы вызывает у Астольфа восхищение, хотя также он замечает, что город был восстановлен и будет восстановлен еще не раз.

"Нева, ее мосты и набережные - это действительная гордость Петербурга. Вид Невы так величествен, что по сравнению с нею все остальное кажется мизерным. Это - огромный широкий сосуд, до краев наполненный водой, которая постоянно грозит вылиться за их пределы. Венеция и Амстердам кажутся мне гораздо более защищенными против моря, чем стоящий у Невы Петербург. Конечно, близость реки, широкой, как озеро, протекающей по своему глубокому руслу среди болотистой равнины под вечно туманным небом и грозным дыханием моря, являлась наименее благоприятным условием для закладки именно здесь столицы государства. Рано или поздно вода поглотит это гордое создание человека! Даже гранит не в состоянии долго противостоять реке, дважды уже подточившей каменные устои воздвигнутой Петром крепости. Их пришлось восстановить и придется еще много раз восстанавливать, чтобы сохранить это искусное создание гордой и самоуверенной воли человека."

В целом, о Петербурге у него складывается весьма удручающее и не лестное мнение.

"В Петербурге все выглядит богато, пышно, великолепно, но если судить о действительной жизни по этой видимой внешности, то можно впасть в жестокое заблуждение. Обыкновенно первым результатом цивилизации является то, что она облегчает материальные условия жизни, здесь же они чрезвычайно тяжелы."

Астольф де Кюстин увидел не город, а некое искусственное, нелепое в своем предназначении и виде образование, где все подчинено поистине военному порядку. Где Петербуржцы, не взирая на чины и звания, живут по строгому расписанию, как солдаты, как роботы, выполняя чужие, странные и подчас нелепые действия, согласно правилам новой столицы.

О зимнем дворце

Наконец, я увидел и фасад нового Зимнего дворца - второе чудесное свидетельство безграничной воли самодержца, который с нечеловеческой силой борется против всех законов природы. Но цель была достигнута, и в течение одного года вновь возник из пепла величайший в мире дворец, равный по величине Лувру и Тюльери, взятым вместе."

Дело в том, что 17 декабря 1837 года в Зимнем дворце произошел пожар. Потушить его не могли три дня и сгорело практически все.

Сухие строки истории гласят лишь о том, что 25 декабря была создана Комиссия по возобновлению Зимнего дворца. Восстановление фасадов и отделку парадных интерьеров поручили архитектору В. П. Стасову. Личные покои императорской семьи доверили А. П. Брюллову.

Но вот, что пишет де Кюстин:

Нужны были невероятные, сверхчеловеческие усилия, чтобы закончить постройку в назначенный императором срок. На внутренней отделке продолжали работу в самые жестокие морозы. Всего на стройке было шесть тысяч рабочих, из коих ежедневно многие умирали, но на смену этим несчастным пригоняли тотчас же других, которым, в свою очередь, суждено было вскоре погибнуть. И единственной целью этих бесчисленных жертв было выполнение царской прихоти."

"В суровые 25-30-градусные морозы 6000 безвестных мучеников, причем не вознагражденных, понуждаемых против своей воли одним лишь послушанием, которое является прирожденной, насильем привитой добродетелью русских, запирались в дворцовых залах, где температура вследствие усиленной топки для скорейшей просушки стен достигала 30° жары. И несчастные, входя и выходя из этого дворца смерти, который, благодаря их жертвам, должен был превратиться в дворец тщеславия, великолепия и удовольствий, испытывали разницу температуры в 50-60°."

"Работы в рудниках Урала были гораздо менее опасны для жизни человека, а между тем рабочие, занятые на постройке дворца, не были ведь преступниками, как те, которых посылали в рудники. Мне рассказывали, что несчастные, работавшие в наиболее натопленных залах, должны были надевать на голову какие-то колпаки со льдом, чтобы быть в состоянии выдержать эту чудовищную жару, не потеряв сознания и способности продолжать свою работу.

Если нас хотели восстановить против всего этого дворцового великолепия, богатой позолоты и исключительной роскоши, то лучшего средства для того не могли придумать.

И тем не менее царь называется «отцом» этими же людьми, которые ради одного лишь царского каприза безропотно приносили себя в жертву.

Мне стало очень неуютно в Петербурге после того, как я увидел Зимний дворец и узнал, скольких человеческих жизней он стоил.

Мне сообщили все эти подробности не шпионы и не люди, любящие пошутить, и потому я гарантирую их достоверность "Миллионы, которые стоил Версаль, прокормили столько же семей французских рабочих, сколько 12 месяцев постройки Зимнего дворца убили русских рабов. Но благодаря этой гекатомбе слово царя совершило чудо, дворец был, к общему удовольствию, восстановлен в срок и освящение его ознаменовано было свадебным празднеством. Царь в России, видно, может быть любимым, если он и не слишком щадит жизнь своих подданных."

"За границей не удивляются уже любви русского народа к своему рабству."

"Новый царский дворец, который был восстановлен с затратой стольких средств и человеческих жизней, уже заполнен насекомыми, как будто несчастные рабочие, жертвовавшие своею жизнью, чтобы скорее разукрасить дворцовые палаты, перед смертью решили отомстить за свою гибель, заразив убившие их стены насекомыми. Уже сейчас, еще до того, как въехали во дворец, некоторые его комнаты пришлось наглухо запереть. "

Что бы не подумал читатель, я искренне люблю Россию, моей целью не было унизить не власть сегодняшнюю, не тогдашнюю, не народ русский, не его обычаи и привычки. Но странно и страшно, как много я нашел параллелей сегодняшней России с той страной начала 19 века.

Почему иностранец, который далёк от нашей родины, так остро переживал за русский народ и сразу смог уловить суть за ширмой дворцов и золоченой лепнины? Как так получается, что забота о человеке по-прежнему все еще не редко уступает место лживой показухе и раболепному стремлению угодить власти или заезжему иностранцу, "лишь бы чего не подумали", но не своему народу, своему близкому?

Сможем ли мы когда-нибудь, наконец, признать, что дело тут не в государях и не в вельможах, и не в суровой природе, а в нас? Или так же, как много лет назад, воскрикнем "Мерзавец!" и швырнем книгу де Кюстина в злобе подальше в угол?

Астольф де Кюстин не только кртитиковал Россию, но и многим в ней искренне восхищался. Я не ставил себе целью выбрать из книги самые резкие и неприятные его высказывания, а лишь заинтересовать читателя нашей не такой уж давней историей.

Напоминаю, книга целиком есть на сайте - читайте, анализируйте.
Пишите в комментариях, если кому данная статья показалось интересной, а времени на чтение книги целиком нет, я продолжу и расскажу о Москве, какой ее увидел де Кюстин, о Нижнем Новгороде и татарских ханах.

В статье использованы:
материаллы книги "Николаевская Россия" Астольф де Кюстин
Вступительная статья к книге авторов  Гессен, Предтеченский
Материалы сайта Прогулки по Петербургу

При использовании материалов статьи активная ссылка на tart-aria.info с указанием автора Sil2 обязательна.