Предуведомительная записка господина Пьер-Жюля Этцеля, издателя романов знаменитого Жюль Верна:
Друг мой!
Написав сие обращение к тебе, мой неведомый читатель, я задержал перо в мимолётном раздумии, поскольку не знаю, как к тебе обращаться, берёшь ли ты мои бумаги с приязнью, или с какими-то недобрыми намерениями.
Всё-же я льщу себя надеждой, что если ты, друг мой, не испытываешь ко мне расположения, то по прочтению проникнешься искренностью моих чувств, и, хотя бы из уважения к моему поступку, переменишь своё мнение.
Решение сохранить для потомства черновики романа «Михаил Строгов» далось мне нелегко, встречало много препятствий и вызвало неудовольствие многих людей, чьим благорасположениям я дорожил.
Тем не менее: сокровенные главы перед тобой, мой неведомый читатель, и ты волен судить сам, стоило ли сохранение истины моих душевных терзаний.
Сам я пребываю в ином мире, раз перед тобой эта пачка бумаг, и держу за всё ответ пред иным Судией. На тебя же, друг мой, возлагаю тяжкий крест подлинных знаний о том, что случилось тогда в России, и того, чтобы зашифровано в романе моего визави мсье Верна (по условиям доступа к моим бумагам, он тоже уже должен покинуть наш мир, чтобы не испытывать неудобства от моих намерений).
А также отягощаю выбором того, что надлежит открыть urbi et orbi, или что оставить под спудом до скончания времён…
Мсье Верн, которого я был счастлив был называть своим другом, и, надеюсь, являлся таковым для него, в своём сочинительстве пользовался не только плодами с древа научных знаний, кои превращались в его живом воображении в картины неудержимого расцвета человечества. Был и другой источник его сведений, тайный для всех, кроме круга его близких друзей.
А именно — обрывки сведений о допотопном мире, о его чудесах, превзойдённых человечеством только в наши дни. Метода мсье Верна заключалась в том, что он отыскивал в хрониках исчезнувшего мира достижения, недоступные нам, и пытался разгадать их природу. Он дерзал представить приёмы, с помощью которых современная наука достигала высот былого, а затем, в порыве вдохновения, ему рисовались люди, могущие встать вровень с титанами прошлого.
Девятнадцатый век был поистине судьбоносным. Мы были свидетелями и, льщу себя надеждой — со-творцами прогресса, вдохновляя читателей на научные свершения, на их воплощение в жизнь ради блага человечества. Вплетение нескольких нитей допотопных чудес в роскошный гобелен расцвета нашей цивилизации ничуть не умаляет подвиг естествоиспытателей и инженеров, но отдаёт долг благодарности нашим безвестным предшественникам на планете. Мы смогли заново взойти на их высоты, и, более того, взять следующие, более величественные. Поэтому мы можем сейчас воздать должное тем, кто вдохновил нас на взлёт нынешней цивилизации.
Европейская наука началась с чувства зависти перед руинами допотопных царств, со стремления обрести такую же полноту могущества.
Когда сэр Френсис Бекон получил достоверные свидетельства о Бенсалеме и богатствах Дома Саломона, а также о мудром устройстве утопической жизни, то в меру своего понимания реорганизовал схоластику в опытную науку. Невероятные слухи подпитывали стремление европейцев познать тайны своих учителей. Не счесть имён тех, кто разбирал руины и увлекался гробокопательством, терял остатки разума перед иероглифами, вникал в путанную вязь ветхих текстов, просеивая таким образом тонны пустой породы ради драгоценных крупиц истинных знаний.
Герои мсье Верна происходят как раз из ордена таких ревнителей перевода тайных знаний на язык наших дней. Когда архив мсье Верна будет доступен взору его потомков, то его будущие почитатели смогут обнаружить многие предпосылки его идей в истлевших свидетельствах о загадочном мире наших предшественников.
Летающие корабли и подводные скафы, выход за пределы земной атмосферы и походы на плавучих городах, возрождённые утопии — обрывки сведений от этом ревновали нас к доказательству, что и мы, люди иного поколения, способны творить не хуже предшественников.
Иной раз экскурсы в прошлое носили не столь безобидный характер — в том случае, если они касались проявления более явных следов былого, а также вторжения оного в современность.
Старинная Тартария проявила неожиданный энтузиазм для своего почтенного возраста, когда дерзнула оспорить своё пребывание в Российской империи. Смутные известия об этом всколыхнули Европу, и мсье Верн решил рассказать об этом поучительном случае сопротивления косности победному маршу цивилизации.
Предыстория публикации романа-фельетона никогда не презентовалась широкой публике, отчасти из-за манеры сочинительства мсье Верна, отчасти же — из-за рано возникших подозрений, что положенные в его основания сведения могут вызвать неудовольствие наших русских друзей.
Ибо мсье Верн в описание событий на востоке России основывался на воспоминаниях двух участников их. Один оставил после своей смерти на чужбине рукопись о деятелях и скрытых пружинах истории вторжения тартар, другой, не менее активно участвовавший в них, снабдил автора сведениями исторического, географического и политического характеров, предпочтя из природной скромности умолчать о своей деятельности. Догадливый читатель романа сам обнаружит их среди персонажей, но более распространяться на эту тему я не намерен, чтобы не причинять урон интересам милой Франции.
Письменный и устный мемуары во многом противоречили официальным реляциям Санкт-Петербурга об окончательном умиротворении Тартарии. Российские публикации, в силу удалённости места событий от центров общественного мнения и молчанию выживших участников, приобрели вес истины для всего остального мира. В случае появления романа с иной трактовкой событий, наши русские друзья оказывались бы в щекотливом положении, что было бы нежелательно с политической точки зрения.
Поэтому ряд общих друзей, к мнению которых невозможно было не прислушаться, настойчиво рекомендовали выслушать рекомендации с русской стороны, могущее заранее сгладить невольное взаимонепонимание.
Ценную помощь оказал русский писатель Иван Тургенев, чей изысканный вкус, репутация и отменная честность не могли подвергаться сомнению. Благодаря ему в рукопись были внесены ценные поправки, касаемые российского и сибирского антуража. Кроме того, корректуру просматривал русский посол во Франции граф Орлов; относительно его действий я не могу уверенно утверждать, что он по этому поводу проводил сношения с Санкт-Петербургом, а если таковые имели место --- то на каком уровне.
К сожалению, текст с поправками был возвращен автору с запозданием, когда первая часть была набрана, а на встречу с последующими уже была ангажирована публика. Мсье Верн не имел возможности рассмотреть замечания в полном объеме, и изменить сообразно с ними весь сюжет. Выпуски преподносились господам читателям с лакунами и неувязками, благодаря которым роман потерял в живости характеров персонажей и в связности изложения.
Я не пытаюсь оправдать своё давление на мсье Верна в части приведения плода его трудов к сиюминутным потребностям нашего времени, каковые для Вас могут показаться пустяшными: я спасал свою милую отчизну, предуготовляя дружбу Франции с великой Россией.
Вам же, с высоты знания последствий, предстоит оценить, была ли благой сия ложь во спасение, и стоило ли пожертвовать памятью о Тартарии ради мира в Европе.
Далее я приведу описание сюжета романа в том виде, как он опубликован, и отдельно приложить главы в таком виде, как они были переданы на суд мсье Тургенева.
Глава I — ПРАЗДНИК В "НОВОМ ДВОРЦЕ"
(глава не подвергалась последующей корректировке, опубликована в первоначальном виде)
6 июля происходит торжественный бал в "Новом дворце" Кремля; присутствующие на балу царь и генерал Кисов обмениваются тревожными новостями — отсутствует сообщение с Сибирью; из их диалога становится известно, что русские армии начали выдвижение с Урала и из Восточной Сибири в сторону опасности; ещё двое присутствующих на балу, корреспондент «Дейли Телеграф» англичанин Гарри Блаунт и француз Альсид Жоливэ, снабжающий конфиденциальными сведениями свою «кузину Мэдлен», обмениваются репликами, подтверждающими их осведомлённость о положении дел и о реальной опасности Азиатской России; генерал Кисов повторно подтверждает, что телеграф работает только до Томска и царь приказывает немедленно вызвать гонца.
Глава II — РУССКИЕ И ТАРТАРЫ
(глава подверглась корректировке двоякого рода: исключённые фрагменты отмечены bold шрифтом, включённые позднее - italic)
Если царь столь внезапно покинул гостиные Нового дворца, когда праздник, устроенный им для гражданских и военных властей и для важных сановников Москвы, был в самом разгаре, — значит, по ту сторону уральских границ в это время происходили серьезные события.
Уже не оставалось сомнений, что страшное нашествие грозило лишить сибирские провинции российской автономии.
Азиатская Россия, или Сибирь, занимает площадь в пятьсот шестьдесят тысяч квадратных льё, насчитывая около двух миллионов жителей.
Вымарано:
Когда-то эти земли назывались Сибирским царством. Великий государь Иван Грозный присоединил к Московскому царству царства Казанское и Астраханское, а затем перед ним склонилось и Сибирское. Европейцы знали эти владения как Великую Тартарию как легендарное царство Пресвитера Иоанна.
Теперь Азиатская Россия
… простирается от Уральских гор, отделяющих ее от Европейской России, до берегов Тихого океана. На юге по весьма условной границе ее окружают Туркестан и Китайская империя, на севере сибирские земли омывает Ледовитый океан — начиная с Карского моря вплоть до Берингова пролива.
Сибирь разделена на ряд губерний, или провинций, а именно: Тобольскую, Енисейскую, Иркутскую, Омскую и Якутскую; в нее входят еще два округа — Охотский и Камчатский, а также два края — киргизов и чукчей, — ныне подчиненные московскому правлению.
Эти обширные степные просторы, протянувшиеся с запада на восток более чем на сто десять градусов географической долготы, являются вместе с тем местом ссылок для преступников, страной изгнания для тех, кто указом приговорен к выселению.
Высшую царскую власть в этой огромной стране представляют два губернатора
Резиденция одного находится в Иркутске, столице Восточной Сибири; местом пребывания второго является столица Западной Сибири Тобольск.
Эти две Сибири разделяет река Чула — приток Енисея.
Ни одна железная дорога не пересекает пока этих бескрайних равнин, часть которых по праву славится необычайным плодородием.
Ни один рельсовый путь не обслуживает знаменитых рудников, благодаря которым сибирская земля на огромных пространствах куда богаче в своих недрах, чем на поверхности.
Летом по ней передвигаются в тарантасе или на телеге, зимой — на санях.
Западную и восточную границы Сибири соединяет одна-единственная связь — но зато электрическая, осуществляемая посредством провода, протянувшегося на более чем восемь тысяч верст (8536 километров).
Пересекши Урал, он проходит через Екатеринбург, Касимов , Тюмень, Ишим, Еланск, Колывань, Томск, Красноярск, Нижнеудинск, Иркутск, Верхненерчинск, Сретинск, Албазин, Благовещенск, Орловск, Александровск, Николаевск, причем за каждое слово, отправленное в его крайнюю точку, берут по шесть рублей девятнадцать копеек.
Отдельная ветвь соединяет Иркутск с Кяхтой, что на монгольской границе, и отсюда в течение четырнадцати дней почта пересылает отправления в Пекин по цене тридцать копеек за слово.
Этот-то провод, протянувшийся от Екатеринбурга до Николаевска, и был перерезан — сначала перед Томском, а через несколько часов — между Томском и Колыванью.
Вот почему на второе сообщение генерала Кисова царь ответил весьма кратко:
«Гонца, и не медля!»
Государь все еще неподвижно стоял у окна кабинета, когда привратники снова открыли к нему дверь.
На пороге появился шеф полицейского управления.
— Входи, генерал, — коротко бросил царь, — и расскажи мне все, что знаешь об Иване Огареве.
— Это весьма опасный человек, государь, — ответил шеф полиции.
— У него звание полковника?
— Да, государь.
— Это был умный офицер?
— Очень умный, но он не признавал над собой никакой власти и отличался неукротимым честолюбием, которое не отступало ни перед чем. Вскоре он ввязался в тайные интриги, за что и был лишен звания Его Высочеством Великим князем, а затем выслан в Сибирь.
— Когда это произошло?
— Два года тому назад. Помилованный Вашим Величеством, он после шести месяцев ссылки вернулся в Россию.
— И с этого времени в Сибирь не возвращался?
— Возвращался, но на этот раз по собственной воле, — ответил шеф полиции. И, чуть понизив голос, добавил: — Было такое время, государь, когда человек, отправленный в Сибирь, оттуда уже не возвращался.
— И все же, пока я жив, Сибирь есть и будет страной, откуда возвращаются!
У царя было право произнести эти слова с чувством искренней гордости, ибо своей снисходительностью он не раз доказывал, что русское правосудие умеет прощать.
Шеф полиции ничего не ответил, но было очевидно, что он не сторонник полумер.
На его взгляд, всякий человек, пересекший Уральский хребет в окружении жандармов, никогда больше не должен пересекать его снова.
Между тем при новом режиме дело обстояло иначе, и шеф полиции искренне об этом сожалел.
Как же так! Пожизненный приговор — только за уголовные преступления?!
А политические ссыльные возвращаются из Тобольска, Якутска, Иркутска!
Привыкший к самодержавной силе указов, которые прежде не знали пощады, шеф полиции не мог примириться с нынешней манерой правления.
Однако он смолчал, ожидая от царя новых вопросов.
Вопросы не заставили себя ждать.
— И что же, — спросил царь, — после своего путешествия по сибирским провинциям, подлинная цель которого, кстати, так и осталась неизвестной, Иван Огарев больше не возвращался в Россию?
— Нет, он вернулся.
— И с момента возвращения полиция потеряла его след?
— Нет, государь, ибо лишь с того дня, когда преступника помиловали, он и становится по-настоящему опасным!
Лоб царя на миг омрачился.
Пожалуй, шефу полиции не следовало заходить так далеко, хотя его идейное упрямство было по меньшей мере равно его безграничной преданности своему государю.
Однако царь, пренебрегши этими косвенными упреками в адрес своей внутренней политики, продолжил серию кратких вопросов:
— Где был Иван Огарев в последний раз?
— В Пермской губернии.
— В каком городе?
— В самой Перми.
— Чем он там занимался?
— Вроде бы ничем, его поведение не вызывало подозрений.
— И тайная полиция не следила за ним?
— Нет, государь.
— Когда он выехал из Перми?
— Ближе к марту.
— И направился?…
— Этого никто не знает.
— И что с ним с тех пор — неизвестно?
— Неизвестно.
— Так вот, мне это известно! — возразил царь.
— До меня дошли анонимные сведения, миновавшие полицейское управление. Учитывая то, что происходит нынче по ту сторону границы, я имею все основания считать их точными!
— Вы хотите сказать, государь, — вскричал шеф полиции, — что Иван Огарев причастен к татарскому нашествию?
— Да, генерал, и сейчас я открою тебе, чего ты не знаешь.
- Покинув Пермскую губернию, Иван Огарев пересек Уральский хребет и устремился в Сибирь, в киргизские степи, где попытался, и не без успеха, взбунтовать кочевые племена.
После этого он спустился еще дальше на юг, вплоть до вольного Туркестана. Там, в Бухарском, Кокандском и Кундузском ханствах, он нашел правителей, которые были не прочь попытать счастья в сибирских провинциях и вторгнуться со своими ордами в азиатские земли Русской империи.
- Это нашествие затевалось в тайне, но вот только что разразилось раскатами грома, и теперь все пути и средства связи между Западной и Восточной Сибирью перерезаны!
Более того! Иван Огарев, пылая местью, замышляет покушение на жизнь моего брата!
Вымарано:
- И, более того, не он один поднял эту бурю!
- Я помню твоё недоумение три года назад, когда твой следователь по моему тайному приказу привёз все материалы дела во дворец, и поставил подпись в обязательстве, что никому никогда не сообщит подробности - кроме признания факта, что полковник Иван Огарёв повинен в государственной измене. Я велел тебе тоже молчать и делать вид, что ничего не произошло, и поступил с тобой, моим верным слугой, неподобающим образом. Я до сих пор не могу разгласить всех подробностей, они касаются поведения моих ближайших родных, а также тайн ныне царствующих династий. Поэтому судьбу проступка Огарёва обсуждал крайний круг лиц, вердикт выносил мой брат, на что было получено моё согласие. Спустя какое-то время мы получили достаточную сатисфакцию, коей удовлетворились по политическим причинам. Одно из условий примирения и предания забвению конфликта между правящими домами состояло в возвращение Ивана Огарёва из ссылки, поскольку он играл роль связного, исполнял роль из чувства приязни к близкому мне лицу, и не был посвящён в окончательные планы.
- Вот и всё, что я могу сообщить тебе; императорская фамилия взяла на себя ответственность за это дело, следовательно, твоя совесть чиста. А в том, что не удалось в полной мере пресечь злонамерения Огарёва - твоя вина отсутствует.
- Наше милосердие не пробудило раскаяние в злодейском сердце, Огарёв счёл его за слабость и за возможность продолжения интриги, раз первый раз сошёл ему с рук. Его честолюбие было поражено, гордость уязвлена, и когда мирному обывателю в Перми предложили сыграть новую роль - он согласился с радостью. Мне стоило больших трудов удержать близкое мне лицо от продолжения своих деяний в интересах иностранной державы - увы! - надзор за Огарёвым был ослаблен и он смог ускользнуть от негласного надзора.
- Фигура преступника была крайне удачна, чтобы произвести его из офицера на шахматной доске в ранг ферзя. Помимо прекрасных качеств офицера и вождя, за ним тянулся шлейф слухов о покровительстве в высших сферах, после ссылки он имел ореол мученика в нигилистических кругах, среди ссыльных в Сибири он приобрёл авторитет твёрдостью характера, так что всем мятежным элементам в Азиатской России его не надо было дополнительно рекомендовать. А путешествие в Туркестан дало ему гарантии со стороны наших соперников по влиянию над Средней Азией. Нам до сих пор неизвестно точно, с кем и когда он встречался, чьей поддержкой заручался, но, со временем, замысел изгнания России из Азии начинает проступать через завесу таинственности. А также и роль Огарёва в интриге: вождя всех антигосударственных элементов в наших восточных владениях, главаря шайки ссыльных и областников, которые с мятежными киргизами должны захватить коммуникации по югу Сибири и соединиться с наступлением бухарских, хивинских и хорезмских армий. И, допускаю, афганских и кашгарских башибузуков, которых исподтишка пропустят наши соседи.
- Иван Огарёв положен краеугольным камнем в основание этого замысла. Без него он был бы разделён на отдельные составляющие и пресечён по отдельности, не причинив особого вреда!
Говоря это, царь в волнении быстро шагал по кабинету.
Шеф полиции ничего не ответил, но про себя подумал, что в те времена, когда российские императоры не прощали ссыльных, замыслам Ивана Огарева не удалось бы осуществиться.
Некоторое время он хранил молчание. Потом, приблизившись к царю, рухнувшему в кресло, спросил:
— Ваше Величество, разумеется, уже отдали распоряжение касательно скорейшего отражения нашествия?
— Да, — ответил царь.
— Последняя телеграмма, успевшая дойти до Нижнеудинска, должна была привести в движение войска Енисейской, Иркутской и Якутской губерний, а также забайкальских земель.
Одновременно к Уральскому хребту ускоренным маршем направляются Пермский и Нижегородский полки вместе с казаками пограничья; но, к сожалению, прежде чем они смогут встать на пути татарских полчищ, пройдет несколько недель!
— А что же брат Вашего Величества, Его Высочество Великий князь, оказавшийся ныне в изоляции, полностью лишен прямой связи с Москвой?
— Да.
— Однако из последних телеграмм он, верно, должен знать, какие меры приняты Вашим Величеством и на какую помощь от ближайших к Иркутску губерний он может рассчитывать?
— Это он знает, — ответил царь. — А не знает он того, что Иван Огарев одновременно с ролью мятежника должен сыграть и роль предателя и что мой брат имеет в нем личного и непримиримого врага. Ведь именно Великому князю Иван Огарев обязан первой немилостью, и — самое страшное — князю этот человек совершенно не знаком. План Ивана Огарева как раз в том и состоит, чтобы пробраться в Иркутск и там под ложным именем предложить Великому князю свои услуги. Затем, завоевав его доверие, он выдаст татарам окруженный город, а вместе с ним и моего брата, чьей жизни тем самым грозит теперь прямая опасность. Вот что мне известно из полученных докладов, вот чего не знает Великий князь и вот что ему нужно знать!
Вымарано:
- Есть ещё одно обстоятельство, которое делает злоумышления Огарёва нестерпимыми. Ты знаешь великодушные планы моего брата об унии России с Сибирью, и о развороте корабля империи на восток и юг, лицом к Китаю и к Индии. Он ещё в юности увлекся легендарными замыслами, кои приписывались обоим великим государям, Петру и Екатерине, о возрождении Сибирского царства. Смягчение нравов и законов, столь тягостные для тебя, лежат первыми кирпичами в замыслы двуединой империи, как на нашем гербе, обращённом орлиным взором в обе стороны, но с одним сердцем. Санкт-Петербург и Иркутск, как две столицы с Первопрестольной Москвой; Новый Дворец в Кремле - первое зримое воплощения этого замысла, а лапы державного орла должны крепко держать славянский мир в Европе и Аляску в Америке. Экспедиция Великого князя исследовала архивы и богатства нашего Востока, изучала нравы и подготавливала народы Сибири к тому, что державная власть окажется рядом с ними, а Сибирь окажется не удалённой окраиной, не угрюмым местом ссылки, а коренным краем империи, ещё одной Русью.
- Я не сразу принял прожект Великого князя, но не только горячность брата привлекла к таким замыслам моё сердце: ум согласился с государственными резонами. Среди моих сподвижников много противников придания Сибири царственного статуса, я даже в тебе встречаю недовольство переменой существующего порядка. И всё же Россия готова идти до конца в смягчении нравов и в приближения власти к подданным ради их блага.
- Огарёв перечёркивает наши планы. Он тоже выступает от лица Тартарии, которая предшествовала Сибирскому царству. Он выкопал из песков забвения истлевшие знамёна этой великой державы, его Тартария сибирских бунтовщиков, туркестанских басурман и их зарубежных дрессировщиков готова растерзать мечту о Сибирском царстве. Два призрака прошлого ещё не успели явиться в мир, но уже сцепились в смертельной схватке за умы наших подданных. С горечью я предвижу, что Сибирское царство окажется побеждённым: Тартария для России предстала смертельным врагом, готовым разорвать империю надвое. Тень этого ляжет на Сибирское царство проклятьем раскола и разорения. Для всех автономия Сибири станет предвестником разрушения.
- Я боюсь, что Огарёв попытается проникнуть к моему брату и сыграет роль змия-искусителя; он предложит вкусить от древа Тартарии и сменить Сибирское царство России на Великую Тартарию, в которой соединится половина Азии: Сибирь, Туркестан, Маньчжурия, Тибет. Или изменник прикинется спасителем от ужасов нашествия, предложит свою помощь для отражения вторжения, и возбудит опасные замыслы о собственном величии, что Иркутск спас страну и потому должен сменить Петербург. Мой брат не имеет полного представления об интриге, что это ловушка, выстроенная нашими врагами.
Великий князь должен любой ценой узнать всю правду.
— Стало быть, государь, требуется умный и храбрый посланец, гонец…
— Я жду его.
— И пусть он будет поосторожнее, — добавил шеф полиции, — ибо позвольте Вам напомнить, государь, что земля эта — я говорю о Сибири — раздолье для мятежей!
— Ты хочешь сказать, генерал, что заодно с захватчиками выступят и ссыльные? — вскричал царь, не сдержав негодования перед домыслами полицейского шефа.
— Да простит меня Ваше Величество!.. — пролепетал шеф полиции, ведь именно эту мысль подсказал ему его беспокойный и недоверчивый ум.
— Я считаю — у ссыльных больше патриотизма! — договорил царь.
— Помимо политических ссыльных в Сибири есть и другие преступники, — ответил шеф полиции.
— Преступники — да! И их, генерал, я оставляю на тебя! Это — отребье человеческого рода. У них вообще нет родины. Однако это восстание — а точнее, нашествие — направлено не против императора, но против России, против той страны, которую ссыльные все еще надеются увидеть вновь… и которую они увидят!.. Нет, русский никогда не сойдется с иноземцем ради того, чтобы хоть на час ослабить Московскую державу!
Царь имел основания верить в патриотизм людей, временно отстраненных от политической жизни.
Снисходительность, лежавшая в основе его правосудия и непосредственно влиявшая на судебные решения, равно как и те значительные послабления, что он допустил в применении некогда весьма жестоких указов, — служили ему гарантией его правоты.
И все-таки, даже если не придавать особого значения удаче татарского вторжения, ситуация вокруг него складывалась крайне тяжелая: приходилось опасаться, как бы к захватчикам не присоединилась значительная часть киргизской народности.
Киргизы делятся на три орды — Большую, Малую и Среднюю и насчитывают около четырехсот тысяч «чумов», то есть два миллиона душ.
Из этих разных племен одни независимы, а другие признают над собой власть либо России, либо одного из трех ханств — Хивинского, Кокандского или Бухарского, то есть самых грозных правителей Туркестана.
Средняя орда — наиболее богатая и самая значительная. Ее поселения занимают все пространство между реками Сарысу, Иртышом, верхним течением Ишима и озерами Хадисан и Аксакал.
Большая орда, чьи земли расположены восточнее Средней, простирается вплоть до Омской и Тобольской губерний.
Тем самым, если бы эти киргизские народности присоединились к восстанию, то азиатские земли России, и прежде всего та часть Сибири, что лежит восточнее Енисея, были бы для России потеряны.
Это правда, что киргизы — заведомые новички в военном искусстве и известны скорее как ночные разбойники и грабители мирных караванов, нежели как профессиональные солдаты.
Как считает М. Левшин, «сомкнутый фронт или каре обученной пехоты может выстоять против десятикратно большего числа киргизов, а одной пушки хватит, чтобы уничтожить их несметное множество».
Пусть так, но только и каре обученной пехоты, и пушки с их огненной пастью должны еще прибыть в восставшую страну из мест их расположения, что находятся отсюда в двух-трех тысячах верст.
Между тем, если исключить прямой путь, связывающий Екатеринбург с Иркутском, то совсем не просто преодолеть тамошние бескрайние, подчас заболоченные степи, и прошло бы заведомо несколько недель, прежде чем русские войска оказались в состоянии отбросить татарские орды.
Омск являлся центром западно-сибирской военной организации, которой надлежало сдерживать порывы киргизских племен.
Именно здесь лежали те окраинные земли, на которые уже не раз покушались не до конца покоренные кочевники, и у военного министерства были все основания считать, что над Омском нависла серьезная угроза.
Во многих точках могла быть прорвана линия военных поселений — казацких постов, выстроенных от Омска до самого Семипалатинска.
При этом приходилось опасаться, как бы «великие султаны», правящие в киргизских округах, не приняли, по своей или чужой воле, владычества татар — таких же мусульман, как и они, и как бы естественную ненависть к поработителям не усугубило противоборство православной и мусульманской религий.
И впрямь, уже издавна татары Туркестана, главным образом Бухарского, Кокандского и Кундузского ханств, пытались — силой или убеждением — подбить киргизские орды на отделение от Москвы.
Пришла пора сказать несколько слов и о татарах.
Строго говоря, татары принадлежат к двум разным расам — к кавказской и монгольской.
Кавказская раса, та, что согласно Абелю де Ремюза, «по типу красоты считается у нас близкой европейцам, ибо все народы этой части света вышли из нее», объединяет под этим общим названием и турок, и туземцев персидской ветви.
Чисто монгольская раса включает монголов, маньчжуров и тибетцев.
Татары, угрожавшие теперь Российской империи, относились к кавказской расе и населяли прежде всего Туркестан.
Эта обширная страна распадается на несколько разных государств, управляемых ханами, откуда и само название «ханство».
Главными из них являются Бухара, Хива, Коканд, Кундуз и т. д.
Самым важным и грозным ханством в это время считалась Бухара.
России уже не раз приходилось воевать с ее властителями, которые из личных интересов, а также с целью навязать киргизам иное ярмо, поддерживали их в стремлении освободиться от московского господства.
Нынешний правитель — Феофар-хан — шел здесь по стопам своих предшественников.
Бухарское ханство простирается с севера на юг между тридцать седьмой и сорок первой параллелями широты и шестьдесят первым и шестьдесят шестым градусами долготы, занимая площадь приблизительно в десять тысяч квадратных лье. В описываемое нами время Бухара насчитывала около двух миллионов пятисот тысяч жителей и содержала армию, состоявшую из почти шестидесяти тысяч пехотинцев, число которых утраивалось в годы войны, и тридцати тысяч всадников.
В этой богатой стране занимаются всем — разводят животных, выращивают фрукты и добывают сокровища из земных недр. Владения ее расширены за счет балхашских, аукойских и мейманехских земель.
Среди ее девятнадцати крупных городов первый — Бухара, окруженная крепостной стеной более восьми английских миль в длину, с башнями по углам; известная тем, что здесь жил Авиценна и другие ученые X века, Бухара считается центром мусульманской науки и входит в число самых славных городов Центральной Азии; мощная крепость защищает Самарканд, где находятся могила Тамерлана и знаменитый дворец с хранящимся в нем синим камнем, на котором должен посидеть каждый новый хан, восходя на престол; город Карши расположен посреди оазиса, окруженного болотом с черепахами и ящерицами, и благодаря тройной стене извне почти неприступен; а вот Чарджоу защищают лишь его жители — их около двадцати тысяч душ; наконец, города Каттакурган, Нурата, Джизак, Пайканд, Каракуль, Хузар и прочие образуют семейство, крепкое взаимной поддержкой.
Защищенное горами и окруженное степями, Бухарское ханство является поистине грозным государством, и России пришлось бы выставить против него значительные силы.
Как уже сказано, правителем этой части татарского мира был честолюбивый и злобный Феофар.
Вымарано:
Киргизские орды и Бухару связывали не только амбиции азиатских тиранов. Равно как и Сибирь с Туркестаном лежали не только в одной части света и были связаны не только караванными путями.
Сквозь нынешние границы, начерченные на географических картах, проступали контуры древней обширной державы, некогда объемлющей в себе 60льшую часть Азии. В нашей Европе она известна как Тартария, а в более старые времена - как царство пресвитера Иоанна. От прошлого остались только зыбкие легенды, но такова уж природа Азии, что её мало интересует будущее, и ведущий к нему прогресс; усталый взор обращён в прошедшее, о котором мало что известно и которое поэтому кажется прекрасным.
Учёные мужи издавна пытались отыскать следы Тартарии и представить её как достойного члена мировой цивилизации - увы, тщетно. Эта вечная загадка ускользает до сих пор от архивистов и археологов, маня измученных исследователей как мираж над бескрайними просторами Азии. То, что недоступно учёным, является истиной для простых людей десятков стран и территорий, от России до Монголии и Тибета: Тартария была, Тартария есть и Тартария будет. Только наука может избавить десятки миллионов человек от такого заблуждения, вот только наука до сих топчется у врат Срединной Азии, о которой пойдёт речь дальше.
В таком самогипнозе пробуждение Тартарии и её явление в наш мир было только вопросом времени, а также неуёмного честолюбия местных ханов.
Феофар-хан достаточно случайно встал во главе тартарийской реконкисты, вместо него эту роль могли примерить на себе ещё десятки ханов. В пользу Бухары говорило только то, что эмир не чурался помощи англичан, с помощью которых создал регулярное войско из солдат сарбазов и артиллеристов топчи; а конницу он и так имел в неограниченном числе из обитателей бесконечных степей. Армия европейского строя сделала его безусловным вождём менее цивилизованных соседей.
Благородная Бухара недолго искала повод, чтобы представить Феофар-хана новым Чингисханом или Тамерланом.
Сложность была в только в том, что из Бухары мог исходить только магометанский джихад, который вряд ли понравился тенгрианцам-монголам, полуязычникам-киргизам или православным русским в Сибири. «Париж стоит мессы», а Азия стоила, чтобы на время забыть о фанатичном суннизме бухарцев, и объявить себя новым владыкой просвещённой веротерпимой Тартарии.
Москва забыла о тартарийском наследии, чтобы стать европейским государством: что ж, Бухара ничуть не хуже Москвы и предъявила свои права на объединение Азии вокруг себя, объявив себя наследником выморочного права на господства.
В этом состояла главная опасность нашествия Феофар-хана, превосходившая даже численность его орды и опасность волнений на русской границе. Российской империи был брошен вызов не в политике или в военном деле, а в области преданий и войны за умы будущих подданных. Этот меч поразил империю гораздо глубже, чем надвигающаяся армия бухарцев и киргизский мятеж, поскольку он угрожал верности русских сибиряков.
Опираясь на поддержку других ханов, в первую очередь кокандского и кундузского, — людей воинственных и известных своей жестокостью и разбоем, всегда готовых ринуться в любую, милую татарскому сердцу авантюру, — Феофар при поддержке властителей всех прочих орд Центральной Азии встал во главе нашествия, душой которого был Иван Огарев.
Этот предатель, побуждаемый безрассудным честолюбием, равно как и ненавистью, организовал вторжение так, чтобы перерезать Великий сибирский путь.
Только явный безумец мог надеяться раздробить Московскую империю!
Поддавшись его внушению, эмир — такой титул принимают бухарские ханы — перебросил свои орды через российскую границу и захватил Семипалатинскую область; казаки, которых в месте прорыва оказалось слишком мало, вынуждены были отступить.
Затем войска эмира продвинулись за озеро Балхаш, по пути увлекая за собой киргизские племена.
Чиня разбой и разорение, вербуя покорившихся, забирая в плен сопротивлявшихся, он двигался от города к городу в сопровождении подобающего восточному деспоту обоза, как бы его гражданского дома, с женами и рабами — и все это с бесстыдной дерзостью современного Чингисхана.
Где находился он в данный момент? Как далеко успели пройти его солдаты к тому часу, когда новость о нашествии достигла Москвы? За какой сибирский рубеж пришлось отступить русским войскам? Установить это было невозможно.
Связь была прервана.
Что же случилось с проводом между Колыванью и Томском — оборвали его дозорные из татарского авангарда или эмир дошел уже до Енисейской губернии?
Неужели огнем полыхает уже вся Западно-Сибирская низменность?
И мятеж распространился до восточных земель?
Это оставалось неизвестным.
Электрический ток, несущийся со скоростью молнии, — единственное средство, которому не помеха ни зимняя стужа, ни летний зной, не мог уже пересечь степь и нельзя было предупредить Великого князя, запертого в Иркутске, об опасности, которой угрожало ему предательство Ивана Огарева.
Заменить прерванный ток мог только гонец.
Но чтобы одолеть пять тысяч двести верст (5523 километра), что отделяют Москву от Иркутска, этому человеку потребовалось бы какое-то время.
Пробираясь сквозь ряды мятежников и захватчиков, ему пришлось бы проявить поистине сверхчеловеческую отвагу и сообразительность.
Однако, имея голову и сердце, можно далеко пойти!
«Найду ли я такую голову и такое сердце?» — спрашивал себя царь.
| Статья серии Михаил Строгов | <<< | >>> |
|
При использовании материалов статьи активная ссылка на tart-aria.info с указанием автора Константин Ткаченко обязательна.
|
 |
